чтобы вытащить из донора нужную эмоцию, в дример человека сажает, кресло такое. А уже машина внушает донору все, что душе эмпатовской заблагорассудится – страх, похоть, отчаяние, да что угодно. Ты на кресле корчишься, а эмпат рядом сидит и блаженствует, «питается», одним словом. Так вот, а военным эмпатам такие кресла не нужны. Они тебя сами заставят все, что надо почувствовать. Маниохи от нас ничем не отличаются. Чаще всего, их страхом гоняют, хотя, говорят, эмпаты в Пороге по-разному развлекаются. Недавно вот застали врасплох большой рой «магов» и заставили их совокупляться до беспамятства, пока наши боевики их всех до последнего не вырезали. Пресса об этом громко трубила, патриотический дух, так сказать, поддерживала. Но обычно маниохи ведут себя осторожно, застигнуть врасплох их трудно.
Старик помолчал, а Энки обхватил голову руками, пытаясь вызвать в памяти хоть обрывок воспоминаний, связанных с эмпатами. Почему-то одно упоминание их расы вызывало в нем странное волнение и… чувство опасности. Но ни их облика, ни славных или позорных деяний, связанных с захватом и защитой Маурконда, он не помнил.
– Облавы на полукровок эмпаты устраивают? – спросил он. – Ради чистоты расы?
– Ага, – кивнул старик. – Чтобы полукровки нас всех не перекосили. Они ведь бестолочи, наполовину люди, наполовину эмпаты. Обычно таких при рождении убивают, но некоторые родители их прячут, пока сами от детишек своих не умирают. Те не умеют «пить» человека грамотно, как эмпат, вот и страдают, а учить их бесполезно. У них с мозгами не все в порядке.
– Но те, кто за мной гнался, вроде на людей похожи были.
– А эмпаты на нас и похожи, – ответил старик. – Только бледные очень, пигмента у них какого-то в коже не хватает. Да ты не переживай, как увидишь их, сразу вспомнишь. Они тюрьмы часто навещают. Откуда, думаешь, доноры берутся? Среди гражданских дураков нет. В основном, наша братия отдувается. Особенно те, у кого пожизненное или вышка. Им терять нечего. Доноры, в принципе, неплохо живут. Их кормят, одевают, развлекают, даже зарплату дают. Только живут они мало, да и нервная эта работа. Мы ОДН раз в полгода сдаем, так потом месяц отойти не можем, а им приходится эмпата «кормить» раза по два на день. Нет, уж извольте, я лучше здесь поживу.
Старик помолчал, а потом закинул ноги на койку и натянул на себя одеяло.
– Как-то неправильно мы с тобой общаемся, – буркнул он. – Ты тоже мне что-нибудь расскажи, а то нечестно выходит. Я вон тебе сколько наговорил. Как тебя взяли? Это ты помнишь?
– Отец, – перебил Энки, прислушиваясь к нарастающему внутри него чувству опасности. – Сейчас ночь, решетки закрыты. А днем камеры отпирают?
– Все так, – закивал старик. – Минут через двадцать откроют. Поэтому я тебя и тороплю. Скоро Медведь придет, он всех новеньких обычно смотрит. А ты в его вкусе – худой и смазливый. Потом либо в медблок угодишь, либо здесь
