по скотчу ноготь,врастает в землю берестой
избушка, окнами от пляжа,
кому заплатит за простой
простой геккон без камуфляжа —
одни артрит и геморрой,
остатки мышц и прочей Гжели,
и вспоминается порой,
когда был молод неужели,
примерка раннего брюшка,
лысел, двурушничал, как Познер,
всё норовил исподтишка
подуть чужой собаке в ноздри,
своих заслуг не умаляй,
благословив эпоху нано,
другое чудище лаяй,
и след простыл от каравана.
Нахал страстей
Лопухов сухожилия, нитки зелёной слюны
на щеках щавеля, одуванчиков белая копоть,
разбегается пыль, будто вырваны с мясом блины,
и малину с кустарника детям не велено лопать,
догорает Пиноккио, Золушке туфли малы —
не до сказок в жару, даже ночью, кадилом на леске
молодая луна, в точке сбора кипящей смолы,
опрокинулась вдруг и наотмашь прожгла занавески.
только классика бюст в подворотне не пил ни раза,
без руля и ветрил – за такое и ангела вздрючит
постовой на проспекте, как девки, визжат тормоза,
вьёт верёвки гроза из погрязшей в сомнениях тучи,
пробегает лучом по штрих-коду сухой бересты,
заполняет ватсап пробухавшего прошлое поца,
где голодные стаи комет поджимают хвосты,
а сбежавшим с Земли и на Марсе неважно живётся —
им, пропавшим без вести, что плеск тишины, что аврал,
из-под лобио гор отвратительно эхо хохочет,
там последний пророк сам себе третий короб наврал,
притворился жуком и совсем шевелиться не хочет.
На все без дачи
Зал от Рахманинова взмок,
вот пианист – бухой и ловкий,
трясёт ботвой, как поплавок
при неуверенной поклёвке,
у критика в седьмом ряду
в стакане тлеет пиво горкой,
сутулой скрипке по труду
он ставит твёрдую пятёрку,
и, загоняя скуку в гроб,
перкуссия, кусая губы,
просыпала сухую дробь,
как жёлуди в тени ютуба,
проходит волчий аппетит,
когда привстанешь слишком резко
гул высших сфер не климатит,
а ровный шум речного плеска,
пора, но в грязь на вираже
автопробегом не ударим,
в разгаре лето, и уже
велосипед наскипидарен —
пора на Волгу, в суете
туман задрался, как рубашка
у пьяницы на животе,
а там «люблю тебя, Наташка»,
на даче головы мышей,
занявших вражеские доты,
торчат, как вата из ушей,
как воскресенье из субботы,
из каждой щели откровен
но лезут времени приметы,
и вянет в Книге Перемен
советский фантик от конфеты.
Зазеркалье
Сквозь ёлки-палки лес густой
продрался
