столика в своем кабинете и жуя песочное печенье. – Посмотрите на его табель, Рудэад, это же черт знает, что такое!
Пухлые пальцы брезгливо протянули сложенную вдвое бумагу цвета кофе с молоком с бордовой печатью. Юмхер осторожно взял, хотя и так знал, каковы успехи одного из самых нерадивых его учеников. Плохие результаты по математике, римнагскому, рифаянцскому, и постоянные жалобы учителей на лень, дерзость и неусидчивость Офальда сопровождали его классного наставника последние два года.
– На послезавтрашней переэкзаменовке примите у него рифаянцский, – продолжал Мекодамн, цапнув с красивого керамического блюда еще одно печенье, – выставьте "удовлетворительно", выдайте табель на подпись матери и пусть идет себе с миром в другую школу. Даже с его успехами в рисовании, и относительной любви к истории с географией, инцлская гимназия заинтересована в несколько других учениках, – тут Снаг доверительно понизил голос, – а не этих… из "крестьян".
Рудэад понимающе кивнул. Телгир по-прежнему сторонился одноклассников, преимущественно из зажиточных инцлских семей, и они платили ему той же монетой, видя чужака в мрачном вспыльчивом подростке.
– Будет сделано, герр Мекодамн, – сказал учитель и слегка поклонился, искоса взглянув на блюдо.
– Угощайтесь, герр Юмхер, – спохватился директор, – не откажите в любезности. Это очень вкусное печенье, его испекла моя… мммм… фрау Мекодамн, лично.
Рудэад взял одно печенье, поблагодарил, спрятав невольную улыбку, и вышел из кабинета. Вся школа знала, какая вертлявая худосочная особа печет Снагу печенье, а представить себе дородную, одетую с иголочки супругу директора, месящую тесто или хлопочущую у плиты, мог только человек с очень богатой фантазией.
Мысленно усмехаясь при этом воспоминании, несколько поднявшем ему настроение (печенье действительно было вкусным, с мускатным орехом и кленовым сахаром), Юмхер свернул на улицу Сенташайгс, и решительно вошел в ворота гимназии. Он намеревался исполнить неприятную миссию также, как и старался идти по жизни: твердо, уверенно, добросовестно, не теряя чувства собственного достоинства. Последнее, учитывая огромное количество насмешников в его собственной семье, давалось Рудэаду нелегко: ему доставалось за все, от выбора профессии и пробора, до пенсне и строгих костюмов. Поднимаясь по лестнице, учитель думал об Офальде.
Телгир представлялся ему неглупым и в достаточной меред одаренным юношей, хотя его одаренность распространялась на довольно узкий круг предметов. При этом он был крайне раздражительным, часто дерзил одноклассникам и даже учителям, презирал школьные правила, и вообще не любил прикладывать хоть какие-то усилия для изучения того или иного предмета. Офальд мог бы учиться на "хорошо" и отлично", если бы желал развивать свои несомненные способности, однако сложно было найти менее прилежного ученика, чем сын бывшего государственного служащего
