к трем китам школьного директора, беспрекословно подчинялись грозным замечаниям, записанным красными чернилами, и закрепляли знания сыновей, кто ремнем, кто розгами. Офальд Телгир пока еще не удостоился грозной записи в специальной тетради – занятия шли всего три недели, но непоседливого Ридихта его отец выдрал уже дважды. После спора с Илосой о своем будущем Телгир-младший решил не тратить время и силы на предметы, которые его мало интересовали. Учителя признавали мальчика способным, однако оговаривались, что способности эти распространяются далеко не на все предметы.
Преподаватель римнагского и рифаянцского, Рудэад Юмхер, молодой еще человек в пенсне и с идеальным пробором, разделял мнение коллег об Офальде. Он нередко замечал, что мальчик на уроках несобран, часто смотрит по сторонам или в окно, а однажды, вместо того, чтобы прилежно выписывать спряжения рифаянцских глаголов первой группы, рисовал на промокашке. Юмхер как следует наказал юного Телгира, но пока решил не доводить сведения о его поведении до родителей и директора. Рудэад был молод, и все еще воспринимал нежелание учить два красивейших из всех придуманных человечеством языков как персональный вызов, стараясь привить любовь к своим предметам даже самым тупым и недисциплинированным ученикам. Офальд был далеко неглуп, и поначалу вел себя пристойно, но было очевидно, что на рифаянцский, как и на учителя Юмхера ему глубоко плевать. На римнагском Телгир также писал с чудовищными ошибками. Что ж, новый день, новый вызов, неизменно повторял себе Рудэад, мысленно засучив рукава.
Привычное течение дня нарушил директор Мекодамн, заглянувший в классную комнату перед началом четвертого урока в сопровождении седовласого человека в скромном темном костюме и с аккуратной бородкой. Седина этого мужчины была явно преждевременной: ореховые глаза его ярко блестели и не были обрамлены гусиными лапками, румяные щеки были гладкими, а движения – точными и упругими. Герр Снаг представил своего спутника как доктора Доллопье Тешпа из Грубарма, нового учителя истории. Дверь за грозным директором закрылась, и Тешп остался один перед тридцатью парами глаз, взиравших на него кто с любопытством, кто с легким пренебрежением – уроки истории в Инцлской гимназии не относились к числу любимых учениками, – но большинство (Офальд был среди них) с дисциплинированным равнодушием. Учитель прочистил горло и начал неожиданно глубоким и звучным голосом:
– Сегодня, дорогие мои, мы с вами просто поговорим. Необходимую, но не столь существенную процедуру знакомства я, с вашего позволения, отложу на другой раз, а сейчас давайте дадим слово величайшей из всех наук, рассказывающей всем желающим ее услышать о величайшем народе на земле, его свершениях, невероятном пути сквозь время, его победах и поражениях – я говорю о нас с вами, о римнагцах. Кто такой римнагец, спросите вы? О, это тот, у кого перехватывает дыхание при одном лишь упоминании о Бугремрезских заклинаниях, которые опубликовал наш великий Кябо Мриг,
