девушка весьма торопилась, при этом двигаясь чрезвычайно аккуратно, чтобы не скрипеть и не громыхать. Привлекать к себе внимание неведомого нечто из тумана совсем не хотелось. А до ушей уже донёсся этот скрежет по ближайшим строениям, соскребавший кусочки каменной кладки, отчего глиняная миска с инжиром едва не выпала у неё из рук. А вот сердце будто оборвалось в колючую ледяную пропасть.
Кто скрывается на улицах в дымном мороке? Вражеские разведчики, вырезающие мирных горожан? Неистовое чудовище? Свора уродливых детей мрака, выползших, как чума, на эльфийские города из заброшенных осквернённых некрополей давным-давно забытых предков? Вызванные тёмными чародеями демонические силы? Или же нечто иное? Ди не знала, что и думать, каждый вариант был до дрожи пугающим, а оставаться одной посреди неизвестности и вовсе было самым страшным на свете.
Туман был уже здесь. А Вир нет. Брат не успел вернуться, один или с этой своей Виолой, с которой никогда не мог даже внятно поздороваться, а тут вдруг решил погеройствовать. Маленький ровный нос всхлипывал, слёзы опять дождём катились вниз по нежным щекам. Торчащие верхние резцы нервно покусывали губы, а ноги будто отказались сходить с места.
Это не было каким-то магическим таинственным параличом, вызванным туманом. Просто горечь от мыслей про Вира, не успевшего вовремя домой, оглушала и обескураживала настолько, что мешала уже здраво соображать и даже двигаться. Казалось, она вот-вот рухнет в обморок, но оглядывающие комнату в тусклом свете, будто в гулких сумерках, глаза наткнулись на оставленный с утра футляр его флейты.
Вереница воспоминаний завертелась каруселью. Как он помогал ей залезать на верхние полки, когда мама ещё была жива и в доме всё было красиво да прибрано. Как учил играть на красивой свирели. Как защищал от отца, получая нередко вместо неё. И при этом повторял вновь и вновь, подставляя себя под удар, даже если Ди и вправду была в чём-то виновата.
Он научил её жечь сахар в карамель, она едва не спалила дом, но Вир взял всю вину на себя. Ей достался выговор за поведение, а ему десять розг, рассекающих кожу. Он покрывал её воровство, когда какой-то торговец замечал, как девчонка сунула себе в карман платья яблоко или мандарин. Брат всегда выручал и никогда не ругался.
Лет в девять её это даже раздражало. Он никогда не кричал на неё, не велел там постоять в углу, подумать над своим поведением. Не утверждал, что она что-то делает неправильно. Не будь он столь добрым, может, она и не выросла бы воровкой, которой потакают да во всём покрывают. Но, конечно, в своих привычках винить Диана могла только себя. А брата же возвышала идолом, в настоящий культ обожания и сестринской любви. Может, даже чуть большей, чем следовало бы. И жизни своей без Вира она, разумеется, не представляла.
А теперь с каждым мгновением, что он не забегал в дом, становилось всё больнее и больнее от мысли, что он, может, вообще не придёт. Оставалось думать лишь, что Виола или её семья его впустила, что у них там есть
