вот, в действительности, – не стал полемизировать с ним барон, – именно этот батальон и являлся секретным подразделением охраны аэродрома. Вы же, вместе с «лесничеством», служили всего лишь своеобразным прикрытием, являясь эдакими гражданскими сторожами.
– Обычная практика режимных объектов, – пожал плечами Гайдук.
8
Виновато глядя на «янычара в юбке», старшина отобрал у нее повод и нагайку, намереваясь отвести Бедового к дворовой коновязи, но в последнее мгновение задержался, наблюдая за тем, как развивается разговор новообращенного офицера со своей дочерью.
– Садись в тачанку, едем, – вместо сдержанных отцовских интонаций, все отчетливее в тоне старшего лейтенанта проявлялись теперь жесткие командирские нотки.
– Так, может, я верхом? – спросила Евдокимка, прежде чем отец объяснил, куда они направляются.
– Никаких «верхом»! Хватит своим женским видом воинскую дисциплину в гарнизоне подрывать.
«Что есть то есть», – почесал затылок старшина, понимая, что и сам, по глупости, чарам девичьим чуть было не поддался.
– Едем на ветпункт, поможешь собрать инструменты и медпрепараты. Теперь все это реквизируется для нужд армии.
– Есть, товарищ старший лейтенант! – Евдокимка постаралась придать своему голосу мужественности и прощально, признательно потершись щекой о морду коня, тут же взобралась на заднее сиденье тачанки. – А почему нет пулемета? – повернулась она к отцу спиной и сжала руки так, словно ухватилась за ручки «максима».
– Какого еще пулемета? – устало переспросил Гайдук.
– Обычного, как в конармии Буденного.
– Понятно: ты себя уже видишь Анкой-пулеметчицей, – иронично улыбнулся отец.
– Только на тачанке.
– Рассказов Гурьки-махновца наслушалась?
– Ты всегда слушал его с куда большим интересом, чем я или кто-либо другой, – обиженно огрызнулась Евдокимка.
«Махновцем» и «первым анархистом» колхозного конюха Гурьку называли давно. По местной легенде, будучи психически нездоровым, он каким-то чудом попал под устроенную атаманом Махно мобилизацию и почти полгода прослужил в его обозе. А просматривался у этого недалекого умом, добродушного паренька один серьезный недостаток – он ко всем любил приставать с одинаково глупыми расспросами и советами по поводу чего угодно, причем всегда не вовремя, всегда «под руку», да к тому же на полном серьезе убеждая: «Я же не дурачок какой-нибудь, я умный, я знаю, что надо…» При всей своей «недалекости» и малообразованности Гурька обладал удивительной способностью запоминать все услышанное – фразы, пословицы, поучения или советы от «умных людей». Даже через месяцы он мог воспроизвести их потом, к месту и не к месту, ошарашивая невольных слушателей своими познаниями.
Стоит ли удивляться, когда случилось с Гурькой то, что могло случиться только с ним: однажды он сунулся со своими советами
