том мы сейчас говорим, Терезия? После такой длинной разлуки…
– Телефонный звонок – в обмен на самые изысканные ласки. Такая манера беседы тебя устроит?
– Только если изменить порядок слов: «Самые изысканные ласки – в обмен на презренный звонок…»
Она хотела сказать еще что-то, но капитан резко подхватился, погасил лампу и уже на ощупь добрался до лежанки рядом с Терезией.
– Вообще-то, первоначально для возвращения в город готовили Валерию, – успела произнести дунайская жрица, прежде чем снова оказалась в объятиях мужчины. – Но, видно, у аристократок и судьба должна быть иной, сугубо аристократической.
…Когда страсть окончательно угасла, Гродов поневоле сравнил то, что он чувствовал, и что происходило с ним сейчас, с той чувственностью, которая порождена была их первой встречей там, на берегу Дуная. Никакого сравнения. Никакого! Сейчас они вели себя, как давно преодолевшие барьер познания друг друга, любовники. Соскучившиеся по ласке, все еще воспринимающие друг друга, но давно лишенные того, что хотя бы отдаленно могло именоваться любовью.
– Извини, очевидно, я не из тех женщин, которые способны долго интриговать мужчин, – сухим, холодным голосом, произнесла Терезия, не оставляя Дмитрию никаких шансов для того, чтобы повторить свой натиск. – Причем даже тех, которые им очень нравятся.
Капитан недовольно покряхтел, нехотя поднялся вслед за ней и, все еще не зажигая лампы, спросил:
– Разве все получилось настолько плохо?
– Просто я слишком долго помнила ту нашу, первую утеху. Забыла, дура, что на то она и первая, чтобы запомнилась. Если только в самом деле запомнилась…
– Ну, уж тебе укорять себя не за что, – пробубнил Гродов, поспешно приводя себя в порядок. – Не знаю, как тебе со мной, но мне с тобой было хорошо. Даже очень…
– Ладно, капитан… За несколько сотен метров от нас передовая, на которой чуть ли не каждый час проливается чья-то кровь. И если уж нам с тобой выпало понежиться в объятиях друг друга, то это нужно ценить, а не выкаблучиваться по поводу собственных страстей. И все, больше об этом ни слова.
– Не спорю. Но оставляю за собою право вернуться к этому трогательному ночному «разговору» сразу же, как только кончится война.
– Если к тому времени я истоскуюсь по тебе так же, как перед этой ночью, считай, что тебе повезет: вызов будет принят.
Они вошли в штабное здание, в «командирский кубрик», и только тогда уже прощально расцеловались. Именно так, прощально… Суховато, без какой-либо интимной страсти…
16
Ни долго дозваниваться, ни столь же долго извиняться перед Бекетовым не пришлось. Как оказалось, начальник контрразведки только что закончил допрос одного из заброшенных в город румынских диверсантов, и теперь, полулежа, дремал прямо в кресле.
– Тебе-то чего не спится, капитан? – хрипловатым, полусонным голосом спросил он, едва
