кольцами с камнями. Кажется, изумруды…
– Линочка, ты знаешь, что ты для меня намного больше чем просто ученица. Да что уж там скрывать? Ты мне, как родная. Скажу прямо. Те ребята, что арендуют зал… Держись от них подальше. Хорошо? – она проникновенно посмотрела на меня, будто силясь прочесть мысли. – Как у вас дела с Димой?
Я тут же вспыхнула, ощущая неловкость. Что она теперь обо мне подумает? Есть парень, а я зажимаюсь с первым встречным. Но ведь я не виновата, что на меня напал тот огромный дегенерат! И вообще, Гром сам схватил меня. Где же здесь моя вина? Неужто тетя Таня не знает, насколько редко обычно я иду на контакт с незнакомыми?! А вдруг она посчитала, что в моих глазах не любопытство, а какой-то интерес к этому Грому? Это что же получается?! Раз она так подумала, то и все остальные тоже? Я мысленно дала себе оплеуху. Какая стыдоба! Поёрзав на сидении под внимательным взором тренера, я все же решилась ответить:
– Да, конечно, тетя Таня!
После моих слов она почти облегченно выдохнула. Ранее жесткая и напряженная линия плеч тренера смягчилась, принимая более расслабленные очертания. Подкрашенные персиковой помадой губы дрогнули, на них заиграла довольная улыбка.
– Вот и славно. Беги, Ангелиночка! Завтра рано вставать. Тренировку никто не отменял.
Я суетливо подхватила светлый рюкзак и, быстро повернув дверную ручку автомобиля, выскочила наружу. За считанные минуты преодолев расстояние до дома, оказалась в своём стареньком исписанном вдоль и поперек краской подъезде. Вандалы постарались! Ну, как вандалы? Витька – сосед с третьего этажа.
Он учится в художественной академии. Выражаясь его словами, преподаватель давит Витькин потенциал, поэтому свои художества сосед решил увековечить на стенах нашего дома. Впрочем, никто не был против. Даже участковый, иной раз, задумчиво сложив руки за спиной, останавливался на этаже, чтобы оценить художества Витьки.
Еще три шага по крутым чистым ступеням и передо мной родной третий этаж.
Спустив тяжелый рюкзак с плеча, я нажала на дверной звонок, прислушиваясь к доносящимся из квартиры звукам.
Дверь открыл папа, сразу отступая назад, чтобы я прошла в узенький коридор.
– О, доча! Наконец-то, а то я уже весь извёлся. Хотел Татьяне звонить и ругаться, что так долго ребёнка моего эксплуатирует.
Отец держал в одной руке деревянную лопатку, блестящую от подсолнечного масла. На нем красовался синий передник с изображением красной спелой виктории*. Я дарила его на восьмое марта… маме.
Машинально принюхавшись, я тут же уловила чудесный аромат картофеля.
– Ну, па-ап! – захныкала, как маленькая девочка. – Ты же знаешь, мне нельзя картошку. Ещё и жаренную… Еще и с лучком, – жалобно заканючила я, направляясь на кухню, на ходу скидывая рюкзак на пол.
– Да, черт его знает, чем тебя мама кормила. Я ж это… Ничего толком не знаю.
Отец замер, наблюдая то, как я уже залезла в сковородку пальцами и схватила самый, по моему мнению, аппетитный кусочек картошки и замерла, не донеся его до рта.
