но слабо, меня и так мутило, еле стоять прямо мог. Кажется, в итоге какой-то горничной на руки и свалился, но уже в комнате. Меня быстро из плаща выудили, раздели, как куклу, покрутили и в громадную медную лохань, застеленную тканью, засунули. Вода пахла сладко, почти так же, как от лорда. На поверхности густо плавали розовые и жёлтые лепестки.
Я обалдел.
Потом меня тёрли чем-то мягким, скользким, пенистым и вонючим. Всего, и волосы тоже. Всё это ужасно щипало глаза и было жутко на вкус, когда заливалось в рот. А горничные в унисон возмущались, что, дескать, притащил господин заморыша-грязнулю, чего, спрашивается, ради?
Я вот стал догадываться, чего ради. Зачем моют, зачем на волосы всякую дрянь льют, зачем потом маслом трут. Моют и снова трут. У нас рассказывали про такое шёпотом по вечерам, что есть среди лордов мерзавцы, которые, презрев заповеди Великих Отца и Матери, пользуют не девушек, а мальчиков. И ещё: чем моложе мальчик, тем для лорда слаще.
Я прокрутил в памяти лестницу, залитый светом холл, пустые коридоры и решил, что на бордель из рассказов других мальчишек дом не похож. Значит, Светлость у меня будет, хм, один. Уже хорошо. Понятно теперь, почему и лордом быть предлагал. Чистоплюй. С сироткой не хочет, значит. Ла-а-адно. Сбегу точно. Ночью же сбегу хоть в бездну.
Под конец, когда я наглотался этой мыльной пахучей дряни по самые уши, меня всё-таки вытащили, вытерли чем-то очень мягким и принялись одевать. Много чего надевать лишнего, странного и, на мой взгляд, абсолютно ненужного. Ну зачем штаны под штаны, спрашивается? Или рубашку на рубашку, а сверху какую-то яркую удавку, а потом кафтан, как у того лорда, тоже не блескучий, но стоящий наверняка больше всего нашего приюта. И на ноги сначала натянули что-то тонкое – не портянки, а тоньше. Наступишь – расползётся. И как я ходить буду? Но, оказывается, ещё обувь причиталась. Не сапоги, а короче, но тоже кожаные и очень удобные, мягкие. «Вот за них спасибо, – думал я, – мне бежать будет легче в такой обувке. А кафтан этот идиотский я, пожалуй, потом продам. Главное, не продешевить. И жить потом припеваючи, пока не обустроюсь».
Комната, в которой меня на какое-то время оставили, находилась как раз над каким-то длинным зданием – крышу его хорошо было видать – и имела достаточно широкое для меня окно. Мне после мытья стало лучше, и я уже начал примериваться, как отсюда вылезти. Даже план придумал – по крыше во‑о-он, к воротам. Вроде не высоко, если повезёт, даже не ушибусь… Но слишком долго возился с щеколдой – всё понять не мог, как эти чудные окна открываются, да и интересно было, почему стёкла стоят, а не вываливаются, ведь ни за что вроде не держатся. Меня так и застали повисшим на открытой створке. Естественно, отвесили оплеуху и отволокли в другую комнату – этажом ниже. Больше моей, ярко освещённую, с узорчатым деревянным полом, тремя цветастыми окнами, столом посредине и какими-то странными, но, как оказалось, удобными стульями. На один из таких стульев меня и впихнули – прямо напротив того лорда, что меня купил.
Лорд хмурился.
– Рэд, ты очень невежливо обращаешься с моим воспитанником, –
