из них подошел к Павлу, внимательно посмотрел на него. Через прорези маски смотрели холодные серые глаза – изучающие, пристальные, бесстрастные.
Не сказав ни слова, человек в маске отступил, подал знак своим подчиненным.
Двое из них быстро приблизились к Павлу, перерезали его путы, легко выдернули из кресла и поволокли к выходу. Действовали эти люди слаженно, четко, как прекрасно подготовленные боевые механизмы. Павел переступал ногами, как набитая ватой кукла, – кровообращение в его конечностях еще не полностью восстановилось.
Его вытащили из комнаты, едва не ставшей для него могильным склепом, проволокли наверх по короткой металлической лестнице, жалобно прогрохотавшей под ногами, вывели во двор. Павел жадно вдохнул свежий воздух поздней осени, пахнущий палой листвой, рекой и влажной землей. После только что пережитого кошмара этот воздух показался ему невыносимо сладким. Павел чувствовал, как жизнь возвращается к нему… хотя радоваться пока было нечему, его новые конвоиры могли оказаться ничуть не лучше прежних.
Маленький двор, примыкающий к двухэтажному кирпичному особняку, был огорожен высокой глухой оградой, но металлические ворота как раз начали медленно открываться.
Павла втолкнули на заднее сиденье длинного черного «мерседеса» с тонированными стеклами, двое людей в масках втиснулись справа и слева от него, еще двое сели на переднее сиденье, и автомобиль резко сорвался с места.
Боевики по сторонам от Павла сняли свои маски, но они могли бы этого не делать – их лица были настолько непроницаемы и неприметны, что вспомнить их через минуту было практически невозможно. И вообще они казались безмолвными и неподвижными изваяниями, вылепленными по одному незамысловатому образцу. Павел чувствовал только исходящую от них силу, чувствовал сквозь одежду горячую сталь их напряженных мышц.
Разумеется, они не ответили бы ни на какие вопросы, да, впрочем, Павел был не так наивен, чтобы эти вопросы задавать.
Только тот человек, который сидел рядом с водителем, очевидно, старший группы, отличался от своих подчиненных – он был старше, в коротко стриженных волосах просвечивала седина, на лице были отпечатаны годы труда и лишений.
Машина ехала по тихим улицам лондонских пригородов.
Павел не знал Лондона, да, впрочем, вряд ли найдется человек, который достоверно знает все углы и закоулки этого человеческого муравейника, который не одно столетие был самым большим городом мира, – разве что его центр, историческую часть, примыкающую к мрачной громаде Тауэра, к суматошному деловому району Сити, но не бесконечные, раскинувшиеся на десятки километров спальные районы. Единственное, что он мог с какой-то долей уверенности сказать, – они, по-видимому, находились в северной части Большого Лондона. Об этом говорили приличные, дорогие дома с нарядными палисадниками, широкие, обсаженные деревьями улицы и ровный рельеф, без заметных спусков и подъемов. Менее престижная южная часть Большого Лондона расположена
