смысла этой игры, ведь меня-то за испачканные руки всегда ругали…
Как ты думаешь, Жан, это тоже одна из примет близящегося конца? Я все чаще вспоминаю их такими, какими видел незадолго до того дня: счастливыми, с яркими молодыми глазами на слегка увядших, но таких прекрасных лицах. Здесь, на широком деревянном крыльце, всегда до блеска вымытом и натертом воском, они стояли вечерами, вглядываясь в даль: то ясную, то затянутую легкой дымкой тумана. Точнее, смотрела матушка, а отец не отрывал от нее влюбленных глаз – и кто сказал бы, что супруги Дуаньяр уже не так молоды, как когда-то. Все это рухнуло, Жан, ты помнишь? Все рухнуло в одночасье. Но если бы мне хоть на миг увидеть то, что видела тогда она с холма – и прикоснуться к этому теплому, незамутненному счастью, которое лживо обещало им будущее. В тот день, когда мы провожали матушку, тоже накрапывал дождь. И, наверное, так же сен-бьефцы были похожи на нелепых ворон? Я не помню. Но капли, стекающие по мгновенно поседевшим вискам отца – о, их я помню так, словно это было вчера.
Твой Жак.
Сентябрь. Часть вторая
Дорогая Ортанс,
Когда ты получишь это письмо, не торопись адресовать свой ответ в Париж. Я пока не могу дать тебе свой следующий адрес, но не сомневайся, моя дорогая кузина, что буду писать тебе каждый раз, как выпадет свободное время. Уверен, сейчас в твоей прелестной и умной головке появилось множество справедливых вопросов: куда я отправляюсь, зачем, когда вернусь. Обещай мне, что содержание этого письма останется между нами – и я постараюсь хоть немного удовлетворить твое любопытство.
Помнишь, ты говорила, что архивная служба – это невыносимо скучно? Я уже почти согласился с тобой, разбирая пропыленные папки и чувствуя себя кем-то вроде джинна, обреченного вить веревки из песка по приказу злобного колдуна, однако… Ортанс, то, что я узнал, разыскивая дела по самому обычному запросу из провинциального комиссариата, теперь грозит перевернуть всю мою жизнь. Вообрази идеальное преступление: бесчеловечное, отвратительное и почти безнаказанное. Почти, потому что зверь в человеческом облике, совершающий раз за разом немыслимые ужасы, предусмотрел все, кроме стечения случайностей. После работы я целую неделю отбирал бумаги по этому запросу… Не то чтобы мне было больше нечем заняться – Париж прекрасен – но уже после первого вечера исследований картина, сложившаяся передо мной из разрозненных частей мозаики, потрясала. Я не могу рассказать тебе всего – и по долгу службы, и из опасения, что разрушу твою веру в божественное милосердие и справедливость, – но речь идет о целой череде убийств. Убийств юных девушек! И самое ужасное, что почти невозможно доказать даже то, что это – убийства.
Ты спросишь, почему же я так уверен, что увидел преступление
