к нам и стал трясти головой в такт бесшабашному панковскому ритму куплета. Джейк подхватил его порыв, отошел в сторону и начал типичные хардкорные танцы – бил себя в грудь, изображал гориллу.
Я начал подбирать ритм, стоя играл по воображаемым барабанам, притопывая ногой. Нам было весело.
Единственный, кто пока не разделял нашего настроя был Эрни. Я повернулся в его сторону. Тут же меня ослепил яркий свет встречной машины. Или автобуса. Или грузовика. В моих ушах завопил клаксон. Я оторвался от пола, буквально воспарил (при моих ста плюс килограммах). Увы, не от нашей возносящей музыки. Мгновением позже клаксон в ушах сменился треском, а в голову от удара ворвалась мощная вспышка.
Похоже, Эрни все-таки уснул за рулем.
3
Не могу открыть глаза. Знаю, случилось страшное, но ни отчаянных криков, ни душераздирающих стонов, ни скрежета металла не слышно. Колыхание огня похоже на колыхание флага. Искривляет воздух.
Прислушиваюсь. Спокойно: размеренное сопение – не мое. Болит ли что-то? Конечно, болит. Не желаю прислушиваться к собственным очагам. Успею сделать это еще ни один раз. Жадно ловлю звуки вокруг. Вот равномерное пищание рядом с головой. Понимаю, что это больничный прибор. Значит, не придется забивать голову сбором фактов, жив я или нет. Уже легче.
Но глаза не открываю, боюсь. Продолжаю сбор информации. Поодаль какой-то гам, суета. Теперь точно: я в больнице. Выходит, сейчас самый разгар рабочего дня. Мне бы хотелось, чтобы была глубокая ночь. Но выбирать не приходится.
Я готов. Лишь бы не оказалось, что я ослеп.
Глаза режет от света. Пытаюсь прикрыться рукой, но та не слушается, просто дергается. Уже что-то. Зрение восстанавливается, но ощущение, будто под веками по мешку с песком. Корки на ресницах еле разлепляются. По правому виску пробегает слеза. Пытаюсь приподнять голову, ничего не выходит. Шевелю ногами – бестолку. Грудь сжимает от волнения, в животе покалывание, но не как от мелких иголочек, а словно в меня вонзают лезвие кухонного ножа для овощей – тоже мало приятного. Открываю рот – ни звука. Даже сип, вырывающийся из горла, кажется мне надуманным.
Я готов отдаться панике. Теперь понимаю, чего действительно боялся всю свою жизнь: быть неспособным даже к элементарным действиям. Я провалюсь со стыда, если моя мать или девушка будут подтирать мне зад. Да и с моей массой сделать это для них будет невозможно.
– Мэтт. О боже, Мэтт!
Голова тоже не двигается. Черт. Черт!
Скашиваю до рези глаза. Вот же она – мама. Ее сопение я слышал.
– Не шевелись! Пожалуйста, не шевелись.
По ее щекам бегут не слезы. Это тропический ливень.
– Я должна позвать врача. Я вернусь, скоро вернусь. Обещаю, – у самого выхода. – Только не шевелись!
Она вылетает из палаты, едва не снося дверь. Я же остаюсь сам с собой, один на один. Пока не озвучен диагноз, рассчитываю свои силы, волю. Я не смогу жить овощем или недееспособным. Дело не в мелких радостях
