по ним рукой. Немного наивный взгляд.
– Так что стало с твоей собакой? Той, с белой шерстью?
– Умерла лет семь как. Сейчас у Ивана Арсеньевича другая, тоже Барса, но золотистый ретривер. Та была белой овчаркой.
– У Ивана Арсеньевича?
– Константиновича. Собака, про которую ты спрашиваешь, была его. И дом его. На фотографии, кстати, тоже он.
Аля откусывает бутерброд.
– Это режиссер, про которого ты мне всю ночь заливал? У кого ты работаешь?
– Да. Он и мой отец – друзья детства. То есть были. Ну то есть… ладно, это неважно. Так это правда ты? Та девчонка, которая с матерью вышли в тот день из леса?
– Правда я, – Аля смеется. Она чувствует себя так, будто глотнула веселящего газа.
Но он не улыбается, снова мешает ложечкой кофе.
– Какое на тебе было платье в тот день?
– Что?
– Платье. Ты помнишь?
Она помнит. Говорит. Он всматривается в ее лицо, подается вперед:
– Расскажи про тот день. Подробно.
– На подробности у меня нет времени. – Она делает большой глоток горячего кофе, обжигает язык и небо. – Если только вкратце.
Торопясь, пересказывает все, что удержалось с той поры в памяти.
– А что потом?
– Потом мать оказалась в больнице с энцефалитом, а я в интернате.
– Так ты жила в детском доме?
– Два года, потом мама меня забрала. Но она уже… – Аля пытается подобрать слова, чтобы объяснить, в чем было это необратимое изменение, но тут Духов кое-что произносит, и Але кажется, будто в кухню вплыл айсберг.
Удивительно, что догадка, откуда у матери оказались деньги на гостиницу и прочее, ей никогда не приходила в голову. Она ни разу не задала себе этот вопрос. Хотя знала, что с собой у Дарьи Алексеевны не было ни сумки, ни кошелька, а на платье не было карманов. В лесу мать как-то разделась догола, чтобы прополоскать белье в ручье. На склоне берега остались платье и туфли: разношенные, кожа растрескалась, внутренности засалились и стерлись до блеска. Аля помнит: в туфлях ничего не было, кроме темной пустоты.
– Родители вернулись к вечеру и сразу обнаружили пропажу денег. Я рассказал о вас, даже нарисовал, но они мне не поверили. Решили, что это я украл деньги. Отец в те дни продал дом, потому-то мы и жили у Ивана Арсеньевича. Твоя мать взяла пятьсот долларов, не всю сумму, дом продали за три тысячи. Если бы это были воры, говорил отец, они бы не вытащили пять сотен, а забрали все до копейки, да и еще что-нибудь прихватили.
– Я ничего этого не знала…
– Да я не то чтобы… Просто так странно – что ты оказалась тут.
Аля глядит на часы на стене. Первую пару она может пропустить, она на нее и так уже не успеет, но на вторую должна попасть – Жуковский опоздавших не пускает и потом чинит препятствия перед экзаменами.
– Больше чем из-за потери денег родители расстроились из-за того, что я оказался
