лёгкой улыбкой оглядела Роба; совершенно не вовремя его снова пробил озноб. Юноша отвернулся, и на его лицо легла тень. Трамвай въезжал на Западный мост, перекинутый через водохранилище. Солнце облизывало стёкла, создавая обманчивое впечатление, что на улице почти лето. Он встал и подошёл к двери, потом быстрым движением сдвинул рычаг аварийной остановки. Трамвай тряхнуло, и он резко остановился. Роб открыл двери и со словами «Мне нужно здесь» прыгнул из вагона на ограду моста, а с неё сразу же сиганул в воду.
Из кабины выскочила женщина-водитель преклонных лет с добродушным, но теперь очень испуганным лицом, и замерла, не найдя слов кроме: «Он куда?».
Анна не могла сидеть на месте и, ответив: «Сейчас посмотрю» – выбежала на улицу. Она перегнулась через чугунную решётку и увидела Роба, который быстро плыл к берегу.
Анна не торопясь пошла к следующей остановке – спешить ей было некуда. Как ни крути, Роб совершил глупый поступок, и помёрзнуть в ожидании ему было не лишним. А уже потом они пойдут греться в тёплый дом.
Около дома Анна отдала мокрому «герою» ключи и велела подниматься, сказав номер квартиры. Сама же зашла в соседний магазин и купила красное сухое вино с приправой для глинтвейна. Когда она вернулась, Роб уже вполне освоился: принял душ, растёрся и даже заварил чай.
– Ты в халате моего дедушки, – улыбнулась она.
После они грели вино на кухне, включив радио. Анна переоделась в шорты и села на стул, подвернув под себя ноги. Облокотилась на стол и с лёгкой улыбкой смотрела чуть мимо Роберта. В сущности, они были чужими людьми, оказавшимися в одной квартире прохладным весенним днём.
За окном лежал обычный московский пейзаж: детский двор, парковка, жилые дома напротив; люди, спешащие с фирменными пакетами соседних магазинов. Но всего этого парень не заметил: то, что было дальше Анны, таяло в дымке на заднем фоне.
Роб сказал ей об этом. Она пожала плечами.
– Когда-нибудь ты увидишь лишь грязные окна, и тебе будет грезиться другой мир, от которого ты ещё не устал. И будет казаться, что это и есть свобода. И что это было? – вдруг спросила она.
– Что?
– Падение. Хотя нет, подожди, я знаю ответ. Но ещё раз увижу, что ты прыгаешь вот так, просто, не для того, чтобы спасти человека или хотя бы ценности, – мы больше не увидимся.
– Да, пожалуй; ты, наверное, волновалась; я не подумал, – он употребил рекордное количество неуверенностей в одной фразе.
Она махнула рукой.
– При чём здесь это! Всё должно быть продумано, и никакой поступок, даже глупый и хвастливый, не должен пропасть даром.
Лишь спустя время он увидел в этих словах не досаду и менторство, а что-то большее.
– Разливай лучше глинтвейн, – сказала она, и время полетело во всю прыть
Незаметно бокалы опустели, и за окном стемнело. Их разговор был похож на игру в ассоциации: они говорили обо всём, что видели или слышали в эти минуты: об архитектуре и навигации в районе, о музыке и напитках, о знакомствах и одежде.
