как бы лишней. Шляхов, заметила она, успел выслушать реплику каждого, и от того, соответствовало ли его собственному убеждению то, о чем говорил коллега, менялось и выражение его лица. Наконец он подвел итог, немного демонстративно хлопнув в ладоши – спокойно так, негромко.
– Я думаю, коллеги, что наше мнение не будет безразлично адвокату, которого нам посоветовали нанять. Если, – он круто обернулся к Кате, – не станет возражать Екатерина Юрьевна.
– Естественно… Разумеется… А как же иначе? – раздалось несколько голосов.
– Значит, полагаю, на том и остановимся. А теперь, – он аккуратно взял Катю под руку, – если больше нет вопросов, давайте пройдем к господину адвокату и изложим ему наше дело.
«Наше… – отметила про себя Катя. – Они здесь назвали дело ее мужа своим? Но почему? А может, и они тоже отчасти причастны к делам, за которые теперь будут судить ее мужа?..» И ее тут же неприятно кольнуло открытие того, что она, возможно даже впервые в жизни, мысленно назвала Савина не Николаем, не Колей, не Николаем Анисимовичем, что иной раз случалось, а нейтральным и каким-то третьестепенным словом «муж». «Но, во всяком случае, – сразу поправила себя Катя, – он будет теперь хотя бы не один… Ну, во-первых, его коллеги… А потом, Игорь же уверенно сказал, что после таких событий жизнь Николая пойдет по совсем другому пути… А Игорю верить можно. И нужно, потому что иначе нельзя, потому что она вся была наполнена сейчас им, и только им. Нельзя любить человека, которому не веришь. Теперь Катя отлично поняла смысл этой банальной, в общем-то, фразы. А ведь раньше жила и думала, что можно…
Наверное, она хотела сказать себе: можно думать, что любишь. К сожалению, так часто бывает.
Юрий Петрович Гордеев заметил с приветливой улыбкой, что такого количества «звезд» стены его кабинета, в которых он провел уже, можно сказать, годы, он никогда не видел. Это к тому, что гости, представляясь по очереди, повторяли: «Полковник Шляхов», «Полковник Рудак», «Полковник Титов», «Полковник… полковник… полковник…».
Шутка понравилась. Гости расселись и приступили к сути дела.
Гордеев смотрел на женщину – несколько странно смотрящуюся, возможно, даже чужую в этой компании – и думал о том, что, если бы судьба на одном из своих перекрестков случайно представила ему ее, уж он бы – сто очков вперед! – ни за что не упустил такого шанса!
Она была прекрасно, на его взгляд, сложена, не слишком полная и не худая, а именно в меру, то, что особо нравилось Юрию Петровичу, по-своему загадочна, словно несла в себе недоступную другим тайну. Ее полагалось называть пострадавшей стороной, но как-то язык не поворачивался, потому что она вовсе не представлялась Гордееву сломленной горем женой арестованного и обвиненного в шпионаже некоего подполковника. Больше того, ему показалось на миг, впрочем, Гордеев мог и ошибаться, что вся эта история, да и приход к нему в адвокатскую контору касается ее лично далеко не в главной степени, что у нее есть куда более важные
