взоров, скрылся за спинами своих товарищей.
Далее, я со все более нарастающим изумлением вслушивался в звучание старорусских, давным-давно вышедших из обихода, будто инопланетных имен и всматривался в простые курносые лица русских ребят. Мне подавали руки, кланялись передо мной и приседали в реверансе. И как же было жалко всех этих Иустинианий, Харитонов, Дионисиев, Фекл, Варфоломеев! Всю жизнь с такими именами! Детям своим дать такие отчества!..
Впрочем, ребята вроде как понимали необыкновенную сложность своей судьбы и потому, наверное, относились друг к другу уважительно, не обзывались, не коверкали имен.
В обыкновенной школе, скорее всего Феодосию оскорбили бы, обозвав Федькой. И не исключено, что эта Федька так бы и перешла дальше, в институт и на работу. А уж о Серафиме и говорить нечего, человеку с таким невероятным именем плохо пришлось бы посреди циничной и распущенной толпы нынешних школяров.
– Ну, а ты? – обратился я к нему, когда последний в очереди одноклассников заявил мне, что он после занятий в школе лепит фигурки из глины, затем обжигает в печи, расписывает красками и выставляет для продажи в магазине сувениров, что держит его семья.
– Я? – удивился Серафим, глядя на меня с полным непониманием, и повторил. – Я?!
В этом его «Я?!» прозвучало нарастающее как? Неужели нашелся человек, не имеющий представления о роде его занятий?!
За задохнувшегося в изумлении Серафима ответила вежливая Феодосия:
– Он сын священника, – заговорщицки подмигнула мне она, – ему труднее любого из нас.
– Почему? – сглупил я.
Лучше бы я ничего не спрашивал, вокруг тут же загудели возмущенные моею неосведомленностью, ребята.
А Феодосия принялась загибать передо мной пальцы:
– Он в церковном хоре поет, раз! – и загнула первый палец.
– С подносом для приношений по храму ходит, два! – и загнула второй палец.
– Каждое воскресенье выносит на паперть чашу с причастием, три!
– Помогает облачаться в церковное одеяние своему отцу, четыре!
– Когда заболевает дьякон, а он запойный и потому болеет часто, Серафима снимают с уроков и ставят заместо дьякона. Службы в церкви должны проводиться каждый день, утром и вечером, потому что отец у Серафима служит в кафедральном, то есть, центральном соборе города, – пояснила она, видя мою неосведомленность. – Пять!
– Когда заболевает его мать, Серафим встает за свечной прилавок и продает прихожанам свечки, иконки, принимает от них поминальные записки. Шесть!
– А, когда напивается звонарь, его, спаивает дьякон, Серафим в любую погоду вынужден лезть на колокольню звонить в колокола к заутрене, – почти сердито закончила она загибать пальцы.
– Ну, это, если знаешь, как звонить, – пробормотал я, вконец добитый всеми перечисленными невиданными для меня занятиями подростка.
– Знает! –
