Европа обвинила Эйадему в нарушении прав человека, подтасовке результатов подсчета голосов и отказалась оказывать стране финансовую помощь. И теперь Гнассингбе размышлял, как вернуть себе благосклонность европейских партнеров, не ослабляя, впрочем, нажима на своих подданных.
Неудивительно, что Бийянгма, имевший достаточно мозгов для того, чтобы понимать в какой стране он живет, всей душой, всем сердцем стремился вырваться из нее. Нельзя сказать, что он был беден, или угнетен – работа в полиции позволяла ему не только сводить концы с концами, но и быть уважаемым человеком в своем районе. Но, читая газеты или слушая новости об очередном внезапно умершем или посаженном в тюрьму политике, он все больше и больше ощущал, что в нем рождается и крепнет чувство отвращения к этой власти, к системе подавления инакомыслия, где все проблемы управления страной решались только с применением силы.
Бийянгма не был революционером и не собирался вступать в их ряды, чтобы свергнуть ненавистного диктатора. Он, не был демократом и не участвовал в их секретных собраниях. Он, как и многие тысячи других недовольных, скрывая свое возмущение, ходил на службу и тщательно следил за собой, чтобы ненароком не выплеснулась наружу та переполнявшая его тоска по переменам, которые он может достичь сам, без революций и митингов. Нужно только решиться на эти перемены. Но решимость эта никак не приходила.
Глава III. Просветление
Воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего:
…вести себя с достоинством в общественных местах, не допускать самому и удерживать других от недостойных поступков, содействовать защите чести и достоинства граждан; соблюдать нормы международного гуманитарного права в соответствии с законодательством Соединенных Штатов Америки.
6°10’16.9″N 1°13’25.1″E
Лежавший на голом полу в камере человек пошевелился и слабо застонал. С трудом открыв глаза, в полутьме он увидел перед собой засаленную железную решетку. Тусклый свет лампы, висящей под низким потолком, позволял разглядеть мрачный коридор, уходящий куда-то в темноту, да еще одну решетку на противоположной стороне прохода, за которой смутно виднелись очертания деревянных нар. В ушах шумело, все тело пронизывала пульсирующая боль, рассудок отказывался повиноваться и он, почувствовав, как холодная пустота заполняет его, засасывает в себя, лишь слабо простонав, в беспамятстве снова распростерся на холодном каменном полу…
Наступило утро. Сначала будто нехотя, где-то вдалеке на востоке забрезжил рассвет, разгоняя ночную темноту. Небо серело и, наконец, стало наполняться нежной бледной голубизной, растекающейся по всему небосводу. Где-то на горизонте стали появляться розовые разводы и разливаться все шире и шире, пока, наконец, солнце одним боком не показалось из-за далеких
