Первый, провозглашенный Императором Всероссийским 19 сентября 1916 года, практически сразу же совершил перестановки в Государственном совете, поставив во главе Столыпина, которого для этого уговорил вернуться с заслуженного отдыха после покушения 1911 года. Иностранная пресса, каковую на Остров доставляли ежедневно, а в особенности английская, пророчила Российской Империи путь Великобритании – то есть конституционной монархии. «Тем более что теперь обоих монархов зовут Георгами», – пошутила «Морнинг Стар». Карл Поликарпович шутки не оценил, даже после того как, воспользовавшись карманным словарем, проверил свой перевод. Он, несмотря на занятость, стал-таки подтягивать свой английский, а, чтобы не зубрить бесцельно, читал англоязычную прессу. И странно, новости об Империи не настолько сильно взволновали его, как он мог бы сам вообразить. Прошло всего три года с того дня, как он переехал сюда, на Остров, а уже вести о таких глобальных событиях дома воспринимаются, как повод попрактиковаться в переводе. Куда больше Карла Поликарповича сейчас занимали дела часовые – собственно, ради них он и выкраивал время для языка: большинство из заказчиков по-русски не говорили. Настасья Львовна относилась с пониманием. И гордилась мужем, и было чем – дела шли в гору, успех следовал по пятам, так сказать – Клюев уже готовил эскизы первой марки электромобиля, и кончики его усов все время задорно торчали вверх, но… В самой глубине души он, как и всякий русский человек, наделенный «нутром», чуял, что есть какая-то закавыка в том, что происходит. Беспокоило его то ли ощущение, будто его подхватило ветром и несет, пусть и в нужном направлении, но помимо его воли; то ли все просто происходило слишком быстро. Однако, получив хмурым октябрьским утром письмо с гербом Совета Представителей, на котором в центре красовалась шестеренка, через которую проходила молния, Карл Поликарпович не обрадовался, а наоборот, насторожился. Он аккуратно вскрыл конверт ножом, вдумчиво поерзал в мягком кресле кабинета, что располагался на втором этаже фабрики, и только после этого развернул лист бумаги.
«Многоуважаемый К. П. Клюев, – гласил текст письма, вкрадчиво рассыпая в начале множественные заверения в уважении, – … решением Совета от 20 сентября, в связи с освобождением места в Совете для представителя от Российской Империи… – Тут Карл Поликарпович заерзал сильнее. – … был выбран и единогласно утвержден Шварц Я. Г., изобретатель, ученый-физик, неоднократно доказавший как свою научную ценность, так и приверженность идеям развития и гуманизма». Клюев нахмурился, не совсем понимая, зачем его-то об этом оповещать, но тут дочитал до конца: «… согласился принять, с условием присутствия на заседаниях Совета господина Клюева К. П., с правом совещательного голоса, как человека, сведущего не только в науке, но и в финансовых аспектах научных открытий, а также политических последствиях оных. Основываясь на вышеизложенном, мы рады Вам сообщить…» и так далее, и тому подобное. Карл Поликарпович еще
