style="font-size:15px;"> – В чем дело, Николас? Сейчас же успокойся! – резко произнес он, но было слишком поздно.
Со стороны конного двора, где он остановился, не решаясь двинуться дальше, Хосе, скромно, но с победной улыбкой на лице, направился к ним. В воскресном костюме, с прямо сидящей на голове каталонской шапочкой он нес что-то, завернутое в листья ивы.
Не веря своим глазам, плотно сжав губы, Брэнд смотрел на приближавшегося юношу, так неожиданно возникшего по призыву его сына. Что он делает здесь в воскресенье, в такое время? Консула пробрал озноб. А тут еще Николас подпрыгивает на стуле и кричит в присутствии гостей:
– Ура, Хосе! Вот здорово!
– Успокойся же наконец! – тихо и строго повторил Брэнд.
Хосе уже подошел к беседке. С легким поклоном, как какой-нибудь деревенский матадор, он снял свою нелепую шапку и сунул под мышку. Улыбнувшись Николасу, он устремил серьезный и умиротворяющий взгляд на консула.
– Прошу прощения за беспокойство, сеньор, – начал он. – Я принес вам скромный дар. Цветы были не мои, и я не должен был их срывать, прошу меня простить за это. Но эта рыба моя, сеньор, и я прошу вас ее принять.
Развернув листья ивы, он не без гордости продемонстрировал две отличные форели, толстые, в розовую крапинку, лежащие рядышком на веточках дикой мяты.
Консул оставался неподвижен, зато Николас, подавшись вперед, возбужденно жестикулировал:
– Какая красота, Хосе! И такие большие! Ты поймал их в мельничном пруду или выше, в быстрой воде? Ну рассказывай же!
Хосе, будто только сейчас осознав, что все на него смотрят, покраснел и переступил тяжелыми, бронзовыми от желтой пыли башмаками с темными от пота заломами.
– В быстрой воде, – ответил он Николасу с улыбкой и добавил, будто поясняя остальным: – Я хожу на Аренго. Это ручей высоко в горах. Видели бы вы, как там красиво – вода как хрусталь! Но поймать форель очень трудно. Я целое утро там просидел и только перед самым уходом поймал их, каждая больше килограмма. – Он обратил потеплевший взгляд на консула и смахнул испарину с верхней губы. – Они совсем свежие, сеньор. Вам понравится.
Харрингтон Брэнд сидел, положив руки на стол, и не шевелился. Он напоминал статую – возможно, статую великого человека – на городской площади. Лицо тоже приобрело мраморную твердость, но под ней кровь, стучавшая в висках, казалось, превратилась в желчь.
– Сожалею, – наконец выдавил он, – я не ем форели. А для моего сына это слишком жирная пища.
– Но это же белая форель, сеньор! Настоящая горная форель… – растерялся Хосе. – Очень вкусная и нежная…
– Спасибо, не надо. Может быть, вы хотите взять? – с ледяной учтивостью обратился консул к своим гостям.
– Нет-нет, – поспешил ответить Элвин Деккер, испытывая неловкость.
– Тогда отнесите рыбу на кухню. – Консул окинул потемневшее лицо Хосе холодным взглядом, но
