за кресло. Третья осталась у него в руке. Шут со вздохом положил ее на столик у изголовья и устало откинулся на подушки.
Желание подбрасывать и ловить было сильнее жажды. Сильней отчаяния. Желание владеть своим телом. Это умение всегда было для него сродни пению, внутренней музыке, которая наполняла существование смыслом и радостью. Но теперь он оказался лишен этой магии. И знал, что со второго раза не сделает даже трех обменов.
Шут натянул на себя одеяло и, привычно уже свернувшись клубком, закрыл глаза.
Вновь обретя свое тело, он много спал днем. И всякий раз видел странные обрывчатые сны, будто кусочки мозаики из чужих жизней. То он был мальчиком-пастухом в южных степях на границе с Тайкурданом, то женой рудокопа, живущей в лачуге с целой оравой детей, то бродячим рыцарем без земель, без имени и без чести. Он был седой знахаркой, был пьяным рыбаком на торгах, дочкой баронессы и сыном уличной шлюхи. Был стражником, старухой, учеником сапожника, уродливым карликом и девочкой из Диких Земель… Кем он только не был! Но стоило открыть глаза, как диковинные образы таяли, а вместе с ними и мысли, чувства, желания, что принадлежали тем людям, чьи тела он делил во сне. Сначала Шута это пугало, ему казалось, он вновь теряет себя, растворяется в чужих сознаниях, но вскоре он понял, что его собственному уму ничего не грозит, и смотрел эти сны, точно представления на сцене бродячего балагана. Иной раз за спинами людей ему чудились длинные нити в пальцах Виртуоза…
Гораздо хуже были другие видения. Те, что приходили только по ночам.
В них он всегда был собой, и грань между сном и явью оказывалась столь тонка, что Шут всякий раз, даже пробуждаясь, никак не мог поверить, будто кошмар остался за чертой иного мира.
Он видел этих людей в масках. Совсем рядом с собой. И не в лесу, где все случилось… Они подходили к его кровати, именно этой кровати в доме Ваэльи, тянули к Шуту руки, живые теплые руки, нависали над ним. Он даже чувствовал запах их тел, слышал хриплое дыхание. И сердце заходилось от страха, что вот еще миг – и его вновь настигнет удар.
Невыносимый, бесчеловечный, слишком жестокий, чтобы вытерпеть его.
Он никому не говорил, как это больно, мерзко и невыносимо, когда кто-то врывается в сознание насильно. Наверное, похоже чувствовали себя лишь люди, испытавшие физическое поругание. И даже Ваэлье Шут не смог бы рассказать о том, что именно ощутил в тот миг, когда его настиг удар колдунов в масках.
Он просыпался от собственного крика, весь в поту и с заходящимся сердцем. Лежал, до судорог стиснув губы, слепо глядя в темный потолок. А потом долго не мог уснуть, вздрагивал от каждого шороха, от каждого темного силуэта. В очертаниях кресел ему мерещились фигуры в плащах. Они чудились за шторами, за дверцами шкафа и даже под кроватью. Шут, дрожа, выбирался из постели и на десятый раз проверял, запреты ли окна и двери в его комнате.
…Но днем этот кошмар не снился ему никогда, поэтому, спрятав под одеяло пропахшие луком ладони, Шут беззаботно отдался во власть сладкой дремы, смежившей его веки. Он плыл
