человеческого разума, рожденного умопостигать и объяснять явления природы, которые неизбежно будут ему подчинены. Романтиков гораздо больше интересовало собственное отражение в силах природы, чем природа сама по себе и ради самой себя. Индустриальная революция окончательно исказила и мистифицировала социальную и экологическую историю, в то же время образовав подкрепленный традицией локус для чувства утраты и отчуждения от природы.
Сегодня, когда мы говорим об окружающей среде, речь идет о капиталистической экономике, растущем планетном населении, обезлесении в тропиках, обнищании, неоколониализме, об уровне метана в сибирской тундре, о скорости, с которой деградируют почвы в Африке, о патриархальных и антропоцентрических фантазиях о контроле и суверенитете.
Но экологический кризис – это еще и кризис воображения. Нам остро нужны новые способы воображения и понимания природы и ее отношений с человеком. Литература и искусство могут быть в авангарде такой новой мысли.
Новая литература будет говорить о новых нечеловеческих субъектностях. Но каким будет голос этой литературы? Как вообще можно говорить о нечеловеческих субъектностях?
И такой ли уж новый этот вопрос?
На протяжении истории европейской культуры и мысли некоторые группы живых существ, концепты и идеи оказывались по ту сторону человеческого – Другими по отношению к европейцу, который являлся человеком в настоящем смысле слова. Другой оказывался монстром, чужаком, дикарем; важной его чертой являлось то, что он угрожает цивилизованному обществу, его ценностям или самой стабильности рационального человеческого разума. В структуре западной мысли Другому отводится место за пределами того, что считается «нормальным» и «цивилизованным». Но именно в этот основополагающий момент вытеснения Другого за границы субъектности и конституируется суверенитет «Я».
Практика исключения нелюдей, тех, кто получает статус нелюдей, – неотъемлемая часть истории европейской субъектности. Сегодня нам кажется, что граница между человеческим и нечеловеческим, например между человеком и животным, между видами, ясна и однозначна, но история показывает, что эта граница всегда была размытой, что колониализм, расизм, массовое уничтожение людей основаны на постоянном смещении этой границы. Ведь в разные эпохи Другими, нелюдьми, оказывались (и продолжают оказываться) и те, кого маркировали «безумными», и чернокожие, и гомосексуалы, и женщины.
Западная субъектность, зацементировавшись в эпоху Просвещения, оказалась следствием практики исключения, которая базируется на иерархии бинарных оппозиций. Разум противопоставляется чувствам, культура – природе, человек – животному, мужчина – женщине. Первый член этих дихотомий всегда обладает большей ценностью и весом. Получается, что по одну сторону оказывается мужской человеческий разум, утверждающий экспансию культуры и цивилизации, а по другую – все женское, чувственное, животное, дикое, необузданное.
Как следствие, такие явления, как империализм,
