Часа полтора ещё смело можно сидеть.
Пока они целовались, я выпил, а потом всё-таки решил, что лучше их оставить наедине.
– Я отлучусь.
Но Катя неожиданно распахнула халат, даже не сняла, а сорвала с себя белые трусики, раздвинула ноги и, не отлипая от губ Руслана, обратилась ко мне, тяжело дыша, мыча, будто даже плача:
– Поцелуй меня туда.
Я на мгновенье оцепенел, а потом отреагировал, как врач скорой помощи:
– Куда? Сюда? Где? Здесь? Говори, куда.
Несколько мыслей проскочили в голове пулемётной очередью, после чего головы не стало.
Самое нещадное и необъяснимое – в соседнем номере, правда, в каком именно, как я ни прислушивался, определить так и не смог – слева, справа, сверху, – звучал Вивальди. Будто кто-то репетировал. Это «пиликанье» очень раздражало Катю, а у меня вызывало мистические чувства. Вивальди для меня – это Олеся. Она исполняла его, слушала, говорила о нём беспрестанно. Она жила с Вивальди. Теперь Олеся словно наблюдала за мной с помощью музыки, материализуя мою же ложь. Выдумал любовь ко второму пилоту? Получай! Вот он рядом – абсолютно голый…
Катя барабанила по стене: «Выключите это пили-пили-тили-тили, в ушах колет!»
С Олесей я познакомился, когда пришёл в музыкальную школу – хотел проверить слух. Можно было, конечно, эту школу обойти, пройти чуть дальше – в девятую поликлинику, однако там, чтобы проверить слух, нужно было выстоять в длинной очереди к отоларингологу.
Когда я впервые Олесю услышал, даже ещё не видя её, я понял, что попал в какое-то заведение, которое населяют очень умные люди. Я сидел у чуть приоткрытой двери класса, из-за которой доносилось: «Нельзя неживое так грубо соединять с живым! Живому будет больно, и оно может погибнуть. Неживое всегда ранит живое. У тебя получилась мёртвая музыка, техника всё убила…» – объяснял женский голос какому-то беззвучному ученику. «Боже, какая умная женщина!» – подумалось мне. Потом выяснилось, что она всё-таки сумасшедшая. Потому что только сумасшедшая могла выдать такое заключение, которое выдала мне тогда Олеся: «У Вас есть какой-то слух, но он не музыкальный. У вас есть вкус. Людям, у которых есть вкус, слух иметь необязательно. Просто продолжайте любить и слушать музыку, а играть на рояле я вас научу…»
То, что Олеся – сумасшедшая, подтвердилось и её реакцией на мой чисто дружеский, совсем нейтральный поцелуй после одного из занятий. Я её чмокнул в щёку, а она стала громко мычать, поглаживая свои груди. Я очень испугался.
Таких женщин я ещё не знал и не видел. Тех, которые у меня были, пока раскрутишь до степени звука, упыхаешься… В общем… все были женщины как женщины, Олеся одна такая. Заниматься сексом с ней можно было только в наушниках, иначе можно оглохнуть. До чего ни дотронься – адский выкрик.
Наверно, она-то и сделала меня таким нежным и осторожным, что сослужило мне скверную службу, потому что девушки, которые были у меня после Олеси, просыпаясь утром, затруднялись определить, что же
