царило необычное оживление. Из комнаты доносился веселый голос сына. Ванька рассказывал Ленке о каких-то транзисторах. Месяц назад он выпросил набор для радиолюбителя и теперь говорил о нем часами. Отвлекшись от разговора, Лена выглянула из-за ширмы и увидела Фролова. Улыбка сразу сползла с ее лица.
– А, Вова, привет… Есть будешь?
– Буду, – согласился Фролов и поставил обувь на то место, где днем стояли югославские ботинки.
Лена вытерла руки о полотенце.
– Слушай. Надо обсудить насчет Сени.
Лена старалась говорить очень тихо, чтобы Ваня не слышал. Щеки у нее побледнели, причем не целиком, а пятнами. Фролову стало ее жалко, и мимоходом он удивился: вот, значит, как зовут кавалера – Сеня. С его точки зрения, тот мужик в рубахе с огурцами больше тянул на Эдуарда, Филиппа или хотя бы Антона.
– Лен, а что на ужин? – перебил он чуть громче, чем надо. Лена совсем растерялась.
– А?.. С-сайра.
– С картошкой?
– Ну да.
– С картошкой – это хорошо, – он протиснулся в комнату, обходя Лену, и приземлился за стол напротив Ваньки. – Что там у тебя?
Ванька продолжил тарахтеть про транзисторы. Лена, косясь на Фролова, разложила по тарелкам рассыпчатую, пышущую жаром картошку с маслом и укропом, затем достала две банки сайры и принесла вилки. Она переставляла тарелки, протирала полотенцем и поправляла скатерть, и все это время не сводила глаз с лица мужа.
– Пап, а ты че такой довольный? – спросил Ваня.
Он сидел за столом, забравшись на стул с ногами. Длиннорукий, длинноногий и по-юношески нескладный, Ванька напоминал смешное и безобидное насекомое.
– А… у меня новость. Хорошая.
Ленка от неожиданности уронила вилку.
– Я нашел репетитора по английскому.
Ваня поковырял вилкой сайру в банке, нашел кусок пожирнее и отправил его в рот.
– Репетитор хороший, – добавил Фролов, надеясь разжечь в сыне огонек интереса. – Готовит к институту, в прошлом году его ученик даже в МГУ поступил. И живет недалеко, на Либкнехта. Сможешь ездить к нему после школы на трамвае. Скажи, здорово?
– Здорово, – согласился Ванька без энтузиазма.
Он всегда на все соглашался. На него и в три года не могли нарадоваться соседи. Охали и ахали: какой прекрасный, беспроблемный ребенок. Обычно Фролов радовался покладистости сына, но сейчас ему хотелось добиться от Ваньки хоть какого-нибудь чувства, пусть даже протеста или возмущения. Все лучше, чем вежливая безразличность.
– Пойдем к нему завтра. Но ты помни, если вдруг тебе что-то не нравится…
– Ладно, ладно. – Ваня вдруг заметил, как капнул маслом на скатерть. – Ой! Прости, мам.
– Ничего, я уберу.
После ужина сын засобирался к друзьям. Фролову не хотелось оставаться наедине с Леной; он попытался удержать Ваню дома, спросив про уроки.
– Пап, ну какие уроки! Еще даже учебный год не начался.
Тогда
