не знает, почему люди дохнут. Нам не скажут! Чего со штрихетками церемониться! Поняла?
– А по каким признакам отбирают? – спросила Кларетт. – Кандидаток?
– Не знаю. Но вот увидишь – как придем в кафетерий, так половина штрихеток будет либо притворяться немощными и увечными, либо косить под ебнутых. Поняла?
Кларетт решила, что будет действовать по обстоятельствам. Никаких незнакомых людей в кафетерии видно не было – но вдруг они маскируются, или следят через скрытые камеры? Обычным шагом, пошаркивая, не привлекая внимания, она отделилась от своих, смешалась с остальными, прошла вдоль стены, и, чуть приподнявшись на носках, втерлась в закуток, где торчали коммуникационные трубы. Одна из труб, с горячей водой, обожгла Кларетт щеку, но она даже не выругалась. Она просто постоит здесь, пока все не уйдут, а потом пойдет себе в камеру. Пропущенная кормежка – не такая уж большая плата за уверенность, что тебя не отправят к беларговым матерям под обстрел каких-то безумных разозлившихся инопланетян.
Загремели ложки, застучали тарелки, штрихетки заговорили, возбужденно обсуждая прибытие подонков из Пейлоуда. О деятельности Пейлоуда все они в той или иной степени оказались осведомлены. Кларетт было плохо слышно, а делать ей оказалось совершенно нечего, и тогда она стала вспоминать что-то из прошлого – детство, родителей, мужчин, приключения. Слегка удивилась тому, что когда-то очень интересовалась футболом, совершенно, вроде бы, дурацкой, бессмысленной игрой. Вспомнила, как муж учил ее стрелять.
Внезапно ее осенила интересная мысль. Вот этот ее поступок – то, что она решила спрятаться – не является ли самым первым сознательным ее поступком, который она произвела самостоятельно, без постороннего влияния? С чего бы это?
Наверное я повзрослела, подумала она. Двадцать два года – взрослый возраст. Ну и помимо этого я совершенно не хочу подохнуть на … как? … на Ганимеде. Это, наверное, хонники придумали – нас туда посылать. Бездушные свиньи. Ну, ничего, придет день и час … наверное … А еще я скучаю по юноше-мулату, мне он больше всех нравился. Где он сейчас? Что с ним сейчас? То, что отец его мне мозги пудрил про передоз – это, конечно же, грузди – вовсе он не наркоман. Интересно, на что он действительно истратил двадцать тысяч.
***
– Это весь список? – сурово спросил один из представителей Пейлоуда, мужчина солидного вида с бычьей шеей и бритой головой.
– Весь, – кивнул начальник тутумника.
Представитель обернулся к своим.
– Росси, вроде бы нам обещали больше. А?
Росси, тощий, длинный хонник с унылым скучающим взглядом, пожал плечами.
– Также, мне говорили, что именно в вашей тюрме содержится Ридси.
Начальник поднял голову. Имя, вернее, кличка, была ему знакома.
– Ридси была, – сказал он.
– Была? И что же?
– Ее перевели в другое место.
– Какое
