ладонью по деревянному бортику песочницы. – Не бойся, не запачкаешься, – пообещал он и со свистом подул на деревяшку, чтобы с той слетели все песчинки. От такого отношения к себе Куруськину стало неловко, и он, подтянув брюки на коленях, аккуратно приземлился рядом с бородатым соседом. – Цветков, – представился мужичок и протянул милиционеру руку: – Аверьян Юрьевич.
– Лейтенант Куруськин, – представился участковый и хотел было по привычке взять под козырек, но вспомнил, что фуражка – под мышкой.
– Это, мил-человек, звание у тебя такое «лейтенант», а по-человечески если?
Что значит «по-человечески», милиционер понял не сразу. Равно как и не сразу определил, что тон в разговоре задает не он сам как представитель власти, а этот – с безумным доисторическим именем Аверьян, панибратски протягивающий ему испачканную в масляной краске руку, пожать которую участковый так и не решился. Обладатель всклокоченной бороды с недоумением посмотрел на свою повисшую в пустоте руку и вытер ее об линялое фиолетовое трико.
– Это краска, – объяснил он, заподозрив, что лейтенант боится испачкаться. – Не отмывается. Растворителя нет, Маня куда-то задевала. Вот придет – даст.
– Не придет. – Задрав голову вверх, Куруськин втянул в себя нагретый солнцем воздух.
– Приде-о-от! – заверил его Цветков и тоже посмотрел вверх. Ничего примечательного там не было: только небо и на нем солнце. – Куда денется!
– А вы ей, гражданин Цветков, кто? Сожитель?
При слове «сожитель» бородач зажмурился и отрицательно замотал головой.
– Тогда, может, родственник? – Лейтенант не терял надежды определить степень близости Марфы Соболевой и откопанного в ее квартире найденыша.
– В смысле, что родная душа? Тогда – родственник. По-другому и не скажешь.
Однако ответ Куруськина не удовлетворил, а поэтому он для окончательного выяснения ситуации вопрос переформулировал:
– Что вы делали в квартире Марфы Васильевны Соболевой в то время, пока ее отправляли на принудительное лечение в психиатрическую больницу?
– Спал, – честно ответил Аверьян Юрьевич. – Ты ж видел. Отдыхал после рабочего дня. Вот, – протянул он участковому свои перемазанные краской руки. – Маня может подтвердить.
Очередное упоминание о Мане ввергло Куруськина в уныние. Он внимательно посмотрел на перевернутые ладони Цветкова, потом строго взглянул в его спрятавшиеся за кустистыми нависающими бровями глаза и заподозрил своего визави в умственной отсталости. Бородач категорически отказывался принимать во внимание многократно повторенную информацию о том, что хозяйка квартиры Марфа Васильевна Соболева, 1938 года рождения, была сегодня, 31 мая 1983 года, отправлена на принудительное лечение в психиатрическую больницу имени Н. М. Карамзина в сопровождении узких, так сказать, специалистов. «Как бы еще раз вызывать не пришлось!» – опечалился лейтенант и незаметно отодвинулся от Цветкова в сторону.
Поразительно!
