которого любила всем сердцем до сих пор. Ей словно воздух была нужна вера и надежда. Гилмор как никто другой подходил на эту роль, и она полностью доверилась инспектору. Собственно, не возражала потом и самому доктору Аттвуду, когда он настоял на приглашении австрийского ученого Крафт-Эбинга, дав слово джентльмена хранить тайну. Этот высокий, широкоплечий великан всей своей аристократичной внешностью внушал доброту и доверие. Он сразу пришелся по душе графине, испытавшей впервые со смерти племянницы слабый проблеск надежды. Было в нем что-то, особенное – одно лишь соприкосновение взглядов внушало спокойствие и веру в благополучный исход. И она молила Бога, чтобы так и произошло.
Приближалось время ужина. Леди Уэйнрайт, решившая во что бы то ни стало скрыть от окружающих собственное горе, велела накрывать в большой столовой и пригласить гостей. Высший свет не должен знать, что осквернение фамильного склепа порядком надломило ее. Поэтому, собрав волю в кулак, она тщательно готовилась. Несколько минут стояла перед своим любимым зеркалом в полный рост и придирчиво изучала собственное отражение – как сидит на ее тонкой, точеной фигуре несменное траурное платье, нет ли лишних складок и все ли части тела им скрыты. Все было идеально, за исключением заметного отпечатка утомленности на ее ухоженном лице. Никакими кремами и пудрами невозможно было скрыть чувства, так глубоко упрятываемые внутри себя. Легкими движениями рук Глэдис поправила пышные волосы, пару раз моргнула веками глаз, словно разгоняя воображаемый туман, и с сожалением для себя обнаружила несколько новых морщин. Время не щадит никого. Она «надела» на собственное лицо привычную маску хладнокровия и сдержанности, после чего спустилась в гостиную. Там ее ожидали первые гости – Лестер Атчесон, ее кузен, и молодой красавец, отпрыск одной из богатейших фамилий Британии Оуэн Палмер, жених покойной Эдит Моллиган. И если первый был вполне беспечен, то мистер Палмер напротив, был чуть подавлен и хмур. Графиня видела, какие душевные муки испытывает этот юноша, и чувствовала почти материнскую жалость по отношению к нему. Потерять внезапно свою настоящую любовь в раннем возрасте, ту, с кем решил связать всю свою оставшуюся жизнь узами брака, и столкнуться с таким жутким преступлением было величайшим испытанием и болью. Она чувствовала в нем родственную душу сильнее обычного, ибо общая боль роднит даже абсолютно чужих людей.
– Как вы себя чувствуете, Глэдис? – вся гамма переживаний отразилась на одутловатой физиономии Атчесона, который вежливо прильнул губами к поданной руке графини. Не слишком бы переигрывал волнение из-за моего самочувствия, про себя подумала леди Уэйнрайт, однако ответила иное:
– Благодарю, Лестер. Я в полном порядке.
Ее голос звучал как обычно, размеренно и спокойно. В нем сквозила сила духа и уверенность в себе. Поразительное самообладание отличало графиню от всех других, и это всегда восхищало ее братца. Он вежливо кивнул в ответ. Будучи невысокого
