я решил, что это может сработать. Когда меня снова схватили, я запоздало сообразил, что это было худшим, что я мог сделать в такой ситуации.
– Пустите меня, руки уберите! – орал я, вырываясь и клюя бородатого.
Они слышали только клекот. Только нечленораздельные визги.
– Слушай, мы должны отнести его в твой университет, – сказал лысоватый. – Я вообще не понял, что это было, но это что-то… что-то сатанинское.
– Ну… ну не… ну нет. Достань-ка… разверни-ка… достань-ка клетку, – выговорил бородатый, с трудом удерживая бьющегося меня. – Хорошо, что я взял.
Они спустились по склону – там оказались их палатки. Там действительно нашлась огромная птичья клетка, куда меня и запихали. После этого они налили чаю из термоса, а бородатый закурил. Пальцы у него дрожали.
– Должно быть какое-то разумное объяснение, – сказал он. – Ну вот попугаи, например… Вполне умеют копировать голоса других птиц… и людей. Это общеизвестный факт.
– Как он вяжется с умением писать? – саркастично осведомился лысоватый.
– Это не умение писать!.. Нет!.. – отмахнулся бородатый. – Это невозможно! Ты знаешь, какого размера мозг олуши? На нем практически нет извилин! Он просто скопировал… возможно, видел где-то… запомнил…
– Слушай, это была довольно четкая надпись. Он явно не случайно написал именно это.
– Причем каллиграфическим почерком… – вздохнул бородатый, снова отхлебывая из фляжечки. – Но в дьявола я не верю.
Когда они сказали о каллиграфическом почерке, я слегка заважничал. Ну да, у меня были отличные оценки по каллиграфии. Я очень способный олух… олуша.
Насчет мозга без извилин тоже правда, видимо. В этом теле мне все сложнее ясно мыслить.
И мне нельзя здесь долго оставаться. Я ведь попал сюда ненамеренно, я не стабилизировал ментальную оболочку чарами, удерживающими от деградации. А значит, рано или поздно она подстроится под когнитивные способности этой птицы. Уже начала подстраиваться, я ощутимо тупею.
Хм, прутья… Достаточно широко расставлены, чтобы протиснуть голову, но если я ее поверну, они будут меня душить.
Эта гипотеза увлекла меня… и нуждалась в немедленной проверке.
Стараясь не привлекать к себе внимание и не издавать звуков, я принялся тихонько умирать. Но люди, хоть и обсуждали свое, не выпускали меня из поля зрения. Лысоватый при виде новой попытки суицида поперхнулся, явно обжег нёбо и подбежал, принялся освобождать мне голову.
– Слушай, он хочет умереть, – опасливо сказал бородатый, пытаясь вытрясти из фляжки еще хоть каплю. – Может, просто позволим ему? Будет хороший кадр…
– Если он умирает в нашей клетке, это не хороший кадр, а наша эта… безалаберность. А кроме того… что если оно умрет и просто… освободится?!
– Ты что городишь? – сглотнул бородатый. – Это просто птица. Не анирник же.
– Что такое «анирник»?
– Ну… инуитский злой
