ты ешь, вовсе не полезно. И говорю я тебе это, потому что желаю только добра. Ведь ты мне небезразлична.
– Почему это? – подняла бровь она. – Ты же мне безразличен.
– Спасибо за правду. И все же ты годишься мне в дочери, а старший всегда берет на себя ответственность за младшего. Дети не привыкли заботиться о ком-то, а в тебе еще не сформирован родитель.
– Вот как? – удивленно спросила она. – Значит, я не должна испытывать вину за то, что не могу ответить тебе взаимностью?
– Может, и должна, не знаю, – раздраженно махнул мужчина. – Я сам неважный родитель и давно перестал понимать свою дочь. Она, к слову, почти твоя ровесница.
– То, что мы с ней ровесники, еще не делает нас похожими.
– Почему-то мне кажется, из тебя выйдет неплохой родитель. Ты не совершишь моих ошибок.
– Я вообще не собираюсь быть родителем, – поежилась она. – Я смотрела, как это происходит, и мне это показалось противоестественным.
– Я тоже видел, как рожает моя жена, и, поверь мне, это самая в природе натуральная вещь. В отличие от этого скверного мяса и джема. Раз уж мы заговорили о семье… Как поживает сестра?
– Из последнего разговора с ней я вынесла, что весьма скверно. Все беды с этой особой происходят из-за того, что она невыносимая потаскуха.
– Сказал бы, что о родных сестрах так не отзываются, но знаю, что лгать ты не умеешь, и приму за чистую монету.
– Она спала с одним парнем на протяжении полугода и подумала, что это даст ей право считать его своим.
– А я-то думал, ты самая знатная феминистка в стране.
Уве рассмеялся с набитым ртом, вдохнул брусничный соус и резко закашлялся. Жаклин спокойно наблюдала за этими муками, игнорируя его жесты.
– Спасибо, – выдавил он, когда кашель отступил.
– Не за что, – пожала плечами она. – А за что?
– Когда человек кашляет, следует постучать ему по спине, иначе ненароком задохнется, – доходчиво пояснил мужчина.
– Даже если человек взрослый и понимает, что с набитым ртом не разговаривают и уж тем более не смеются? Закончил? – следила за его движениями челюстью она.
– Необязательно вскакивать, как только закончишь с трапезой.
– Ты собираешься есть еще? – поморщилась Жаклин.
– Нет, что ты! Я не такое чудовище, как ты думаешь.
– Я не думаю, что ты чудовище, но у тебя чудовищный желудок, – добавила она, немного помолчав. – Почему ты назвал меня феминисткой?
– Ну не знаю, – наклонил голову в бок он.
– Ты доел? – поднялась Жаклин. – Кажется, они закрываются. Это кафе не круглосуточное.
– Да, – вздохнул и направился за ней в машину Уве. – Прости, что залез не туда, – сжал губы он. – И прости, что поднял голос. Это непозволительно и непрофессионально.
– Да, я не твой допрашиваемый. Криком бы ты из меня ничего не выбил.
– Так
