Сегодня обеда не будет. А ужин, только если успеем достичь стоянки.
Я подумала, что в моем случае отвечать не обязательно, и, развернувшись, направилась в сторону сейда.
– Детка! Я рад, что ты такая послушная, – донеслось мне в спину. – Я очень люблю хороших девочек! Но нам в другую сторону, малыш!
Клянусь, ругательства сорвались с моих губ! Но только Глеб их не услышал. Он бодро зашагал в противоположном направлении, насвистывая незнакомый веселый мотивчик.
По моим подсчетам, мы шли уже около двух часов, никак не меньше. Дорога – еле заметная тропа – петляла между деревьев, темные кроны которых закрывали небо. Густой лес притаился и замер, наблюдая за нами. Точнее – за мной. Мой спутник, или провожатый, давно был здесь своим и сейчас уверенно вел меня сквозь чащу вглубь Заповедника. Я знала, что мы удаляемся от стены. Чувствовала, что странный зуд, ни на мгновение не оставлявший меня на стоянке, становится все слабее, а мысли перестают путаться.
Глеб шел вперед, не оглядываясь, не предлагая помощь. Лишь иногда бросал на меня изучающий взгляд через плечо, и мы шли дальше. Когда от усталости и неудобной обуви я начала спотыкаться, мужчина остановился, посмотрел на меня с интересом и произнес:
– Уговорила. Привал двадцать минут. Пять глотков воды и сухарь.
Я благодарно кивнула и взяла из его рук флягу. Сделала торопливый глоток. Потом второй.
– Кира, – голос Глеба звучал предупреждающе. – Пять, я сказал.
Я послушно отняла флягу ото рта и, подумав совсем немного, опустилась на землю там, где стояла. Хотелось лечь на спину и вытянуться, уставившись в небо. Вместо этого я положила в рот сухарь и задумалась.
– Почему притихла? – через некоторое время спросил Глеб.
Посмотрела на него удивленно.
– Притихла, притихла, – засмеялся егерь, – и явно что-то замышляешь.
Тряхнула головой.
– Проклятье! – прорычал Глеб, а я вздрогнула. – Кира! Ну скажи хоть слово! А то мне кажется, что я схожу с ума! И тебя вообще не существует!
Заставила себя улыбнуться, надеясь свести все к шутке. Но мужчина рывком поднял меня на ноги, обхватил за щеки руками. Стиснул скулы. Я не могла отвести взгляда от светлых, почти прозрачных глаз, на дне которых плескалась тьма. Я видела ее, ощущала вдруг усилившийся на кончиках пальцев гул. Я дрожала в его руках, но не от страха, нет. От предчувствия чего-то неизбежного. Его губы были сухими, а поцелуи жёсткими, словно он наказывал себя и меня за ненужную слабость. За трепет. За тугую безграничную боль где-то глубоко в груди.
– Девочка моя, – прошептал Глеб, отстраняясь, – сладкая, глупая девочка.
Я молчала и впервые благодарила судьбу за то, что не могу говорить.
Стоянки мы достигли за час до заката. Я с трудом переставляла ноги, мечтая только рухнуть на лежанку и не вставать пару дней. Но мой провожатый не позволил. Скомандовал немного сердито:
– Шагах в пятидесяти за срубом будет родник. Бери флягу
