пальцев, и Айзек остается в одиночестве. Он смотрит на покинутое яйцом гнездо, на пустующий средний план, протянувшийся между ним и дотлевающим очагом, на примостившуюся над камином жестяную коробку из-под печенья. Он дышит слегка прерывисто, сквозь приоткрытые губы. Айзек знает, что такого не бывает. Не может быть. Он знает, что в реальном мире маленькие яйцеподобные монстры не шлепают прочь по ковру гостиной, решив осмотреться. Однако реальный мир уже перевернулся для Айзека с ног на голову. А его собственная голова – все еще тяжелая и пульсирующая тупой болью – просто не в состоянии осмыслить происходящее. Он готов полностью смириться с мыслью о том, что это всего лишь очередной вздор, который оплетает руины человеческой жизни. Его жизни.
Айзек запрокидывает голову на мягкое диванное сиденье и трет лицо. Он слышал о состояниях фуги и когнитивных провалах, но представить не мог, что и сам испытает их.
– Он тронулся рассудком, – фыркнули бы люди, если бы узнали. – Горе свело его с ума.
И были бы правы. Разум оставил его, как неизвестная мать оставила яйцо на пустынной лесной поляне. Айзек ушел так далеко от своего привычного «Я», что не уверен, сможет ли однажды найти дорогу назад. Не уверен, хочет ли он этого. Он размышляет о возвращении в реальный мир и о принятии произошедшего в этом реальном мире до боли реального события – его дыхание тут же перехватывают прерывистые рыдания. Айзек снова вгрызается в костяшки пальцев, пытаясь проглотить подступающий крик – тот самый. На этот раз выходит тише, Айзеку почти удается удержать его внутри. Наконец Айзек выпрямляется, вытирает глаза, шмыгает носом. Сидя на некогда чистом ковре, он осматривает себя, свою испорченную рубашку и запачканные грязью брюки, различая свежие пятнышки слез и просохшие следы росы. Он переводит взгляд на ведущую в коридор дверь, из-за которой доносятся странные звуки. Ням-ням-ням. Айзек сглатывает, потирает впалые щеки. Может быть, он и правда сходит с ума. Может быть, безумие станет его отдушиной. Подарит ему то, на что он переключится. В таком случае Айзек примет его с распростертыми объятиями.
Ням-ням-ням. Снова оно. Гортанный, кряхтящий, чавкающий звук доносится из коридора. Безошибочно узнаваемый звук поглощения пищи. Раньше, услышав подобный звук в стенах своего дома, он пришел бы в ужас, но теперь страх стал ему так же чужд, как улыбки, смех и надежда на светлое будущее. Поэтому, пребывая в разве что легком замешательстве, Айзек сглатывает и поднимается на ноги. Он передвигается, как раненый, от одной точки опоры к другой. Сначала он наваливается на журнальный столик, затем на спинку дивана и в конце концов припадает к двери. Добравшись до коридора, он слышит только удаляющееся шлеп-шлеп-шлеп, издаваемое крошечными утиными лапками, и понимает, что предоставил существу достаточно времени, чтобы убежать. Айзек успевает увидеть, как со скрипом затворяется кухонная дверь. Дневной свет, проникающий сквозь матовое стекло входной двери, обнажает учиненный существом беспорядок. Оно успело
