поэтому вчера пахло свежевспаханной землей. А еще там есть маленький фонтан. Бросив взгляд на крошечный домик в углу, я подмечаю темную щель между закрытыми ставнями; идеальное место для наблюдения за всем, что здесь происходит. Представляю, как она следит за мной оттуда: пожилая женщина, которую я встретила прошлой ночью, кажется, она там живет.
Закрывая дверь квартиры, я не могу побороть ощущение, что здесь что-то неладно. Удивительно прекрасные здания вокруг меня, машины с незнакомыми номерами. Вынырнув из тишины тупика, я замечаю, что в дневном свете улицы выглядят по-другому, гораздо оживленнее. Они даже пахнут иначе: бензином, сигаретным дымом и свежим кофе. Должно быть, ночью шел дождь, потому что брусчатка мокрая и скользкая. Кажется, здесь все поголовно точно знают свой маршрут: я путаюсь под ногами у какой-то женщины, занятой телефонным разговором, чуть не сталкиваюсь с парой подростков на электросамокате. Никогда не чувствовала себя настолько беспомощной, словно рыба, выброшенная на берег.
Я брожу мимо витрин магазинов с опущенными решетками, мимо кованых железных ворот, скрывающих дворы и сады, полные опавших листьев, бреду мимо аптек с мигающими неоновыми крестами – кажется, они на каждой улице, французы что, болеют больше других? Я наворачиваю круги по городу, пару раз я даже заплутала. Но наконец мне удалось найти витрину с вывеской изумрудно-зеленого цвета с золотистой надписью BOULANGERIE[16]. Стены и пол внутри выложены узорчатой плиткой, пахнет жженым сахаром и топленым маслом. Здесь битком: длинная очередь постоянно удваивается. Я жду, уставившись на прилавок с всевозможными штучками, которые выглядят слишком совершенными, чтобы быть съедобными: крошечные пирожные с глазированной малиной, эклеры с фиолетовой глазурью, крохотные шоколадные пирожные в тысячу очень тонких слоев, покрытых сверху чем-то золотым, и еще больше хочу есть. Люди передо мной делают серьезный заказ: три буханки хлеба, шесть круассанов, яблочный пирог. У меня текут слюнки. Я чувствую в своем кармане шелест банкнот, которые стащила из бумажника Бена.
У женщины передо мной волосы настолько идеальны, что кажется будто это парик: черный блестящий боб, ни одной выбившейся пряди. Шелковый шарф, повязанный вокруг шеи, пальто цвета «кэмел» и черная кожаная сумочка. Она выглядит богатой. Не кричаще богатой. А по-французски сдержанно. У вас никогда не будет таких волос, только если вы проводите дни ничего толком не делая.
Опустив взгляд, я вижу тощую серебристую собаку на бледно-голубом кожаном поводке. Она смотрит на меня с подозрением.
Женщина за прилавком протягивает покупательнице коробку пастельных тонов, перевязанную лентой:
– Voilà, Madame Meunier.[17]
– Merci.
Она поворачивается, и я вижу на ее губах красную помаду, нанесенную так искусно, будто это татуаж. Мне кажется, ей около пятидесяти – но она очень хорошо сохранилась для своих лет. Женщина кладет свою карточку обратно в бумажник. И вдруг что-то падает на землю – клочок
Булочная (
Держите, мадам Менье (
