образом я услышала его сквозь гул белого шума в своей голове.
Кто она такая? Почему спрашивает о нем?
Я сажусь, подтягиваю костлявые колени к груди и тянусь за doudou[5], месье Гасом, старой игрушкой-пингвином, до сих пор держу его у подушки. Прижимаю пингвина к себе, пытаясь успокоиться, зарывшись лицом в его мягкое тельце. Так же, как в детстве, когда мне снился плохой сон. Ты больше не малютка, Мими. Так он сказал, Бен.
Комната утопает в синем лунном свете. Почти полнолуние. В углу я могу разглядеть свой проигрыватель и футляр с виниловыми пластинками. Стены в этой комнате я выкрасила в такой темно-фиолетовый цвет, что они вообще не отражают никакого света, но плакат, висящий напротив меня, кажется светится. Это Синди Шерман; я была на ее выставке в Помпиду в прошлом году. Меня поразили ее работы: оригинальные и глубокие. Это как раз то, что я пытаюсь выразить в своей живописи. На постере «Фильма без названия #3» на ней короткий черный парик, она смотрит на тебя как одержимая, будто собирается съесть твою душу. «Putain!» – захохотала моя соседка по квартире Камилла, когда впервые увидела плакат. «А что если ты приведешь какого-нибудь парня? Ему придется смотреть на эту злую сучку, пока ты трахаешься? Он точно собьется с ритма». Да неужто это случится, подумала я тогда. Двадцать лет, а ты все девственница. Хуже. Девственница из католической школы.
Я смотрю на Синди, черные тени, как синяки вокруг глаз, рваная стрижка, почти как у меня, после того, как я обкорнала волосы ножницами. Словно смотришься в зеркало.
Я поворачиваюсь к окну и смотрю вниз, во двор. В будке консьержки горит свет. Неудивительно: это любопытная старая сука никогда ничего не забывает. Выползает из темных углов. Всегда наблюдает, всегда рядом. Смотрит на тебя так, словно знает все твои секреты.
Этот дом выстроен в форме буквы U. Моя спальня находится на одном конце U, так что, если посмотреть вниз по диагонали, то можно заглянуть в его квартиру. Почти два месяца каждый вечер он сидел за своим столом и работал допоздна при включенном свете. Я позволяю себе чуток за ним подсматривать. Ставни открыты, но свет выключен, письменный стол абсолютно пустой. Я отвожу взгляд.
Соскользнув с кровати, на цыпочках выхожу в гостиную, стараясь не споткнуться о вещи, разбросанные Камиллой – будто здесь продолжение ее спальни: валяющиеся журналы и свитера, грязные кофейные чашки, флакончики лака для ногтей, кружевные бюстгальтеры. Здесь из высоких окон открывается вид прямо на главный вход. Ворота открываются. Темная фигура проскальзывает в щель. Когда она выходит на свет, я могу ее разглядеть: женщина, которую я никогда раньше не видела. Нет, говорю я про себя. Нет, нет, нет, нет. Уходи. Рев в моей голове становится все громче.
– Ты слышала этот стук?
Я поворачиваюсь. Putain. Камилла развалилась на диване, в руках тлеет сигарета, на подлокотник она закинула ноги в сапогах из искусственной кожи на двенадцатисантиметровых каблуках. Когда она пришла? Как долго пряталась там, в темноте?
– Я думала, тебя нет дома, – говорю я. Обычно, если она идет в клуб, то тусит
Любимая игрушка (
