и ты, Эрнст.
– Тогда будет мне сестрой.
– Я знал, Эрнст. Спасибо тебе.
– Это же само собой разумеется, Фриц.
– Ты надолго к нам?
– Времени у меня сколько угодно. Я по горло сыт нашим топтанием по педали. Хочу в Лейпциг, навести последний лоск. А как дела у Фрида? Он здесь, да?
– Да, уже несколько недель. Закончил Академию в Дюссельдорфе и теперь работает здесь. Получил заказ на две довольно большие картины, а кроме того, рисует узоры для обойной фабрики. Заодно продает экслибрисы, монотипии, а иной раз и рисунки пером и силуэты, оформляет книги, так что с ним все в порядке.
– Рад слышать. А Паульхен?
– Как обычно, егозит, спорит, хочет быть взрослой, да и впрямь скоро повзрослеет.
– Сходишь со мной на вокзал, Фриц? Мне надо забрать багаж.
Не торопясь, оба направились к вокзалу. И посреди разговора на них вдруг вихрем налетело нечто щебечущее и душистое – Паульхен!
– Эрнст! Это ты или твой дух?
– То и другое, Паульхен, у мужчины дух всегда при себе, тогда как дух девочки-подростка часто заключается лишь в ее воодушевлении.
– Ох! – невольно вставил Фриц.
– Дядя Фриц, слышишь, он опять начинает! Фу, Эрнст!
– Далеко ли ты собралась в этом восхитительном розовом летнем облаке, Паульхен?
– Пошататься, милый дядя Фриц.
– Пошататься? – в один голос вскричали оба. – Это как же?
– Ну, погулять, если тебе так понятнее, господин Эрнст, погулять по Главной улице с полшестого до полседьмого.
– Ах вот как, понятно, – сказал Эрнст, – раньше мы называли это место Глупышкиным лугом.
– Замолчи, гадкий мальчик… До свидания, дядя Фриц. – Она поспешила прочь, но все же вернулась. – До свидания, Эрнст.
– Так-то лучше. Повеселись хорошенько, Паульхен.
Они продолжили путь. На вокзале Эрнст вручил деньги и адрес служителю. А потом настоял зайти в кофейню.
– Куда же? – смиренно сказал Фриц.
– В «Виттекинд». Идем, старина, смотри веселей. Надо же мне снова повидать ваших девушек.
– А у вас там ты девушек не видал?
– Господи, да разве же это девушки! Сплошь «образованные»: закончили обучение или еще учатся. Внешний признак последних: стоптанные каблуки, пенсне в черной оправе, обтрепанные подолы… или гладкие, причесанные по-мокрому волосы, закрытая блузка со стоячим воротом и длинными рукавами. Еще хуже – студентки-музыкантши. Особый вид: прирожденные художницы, платья с огромным вырезом при гусиной-то шее, угловатых плечах и полном отсутствии бюста. Внешность для них значения не имеет! Во-вторых: они ведь «образованные». Новый сорт. Пьют чай, пишут маслом альпийские пейзажи, играют на фортепиано «Тоску штирийца по родине», «Молитву девы» и «Элегию», читают «И любовь никогда не перестает», «Разбитые сердца» и прочее… Некоторым я как-то раз показал парочку выпусков «Красоты». Господи, взрыв негодования. Что за
