пяти, по крайней мере, четырёх лет возвратиться не думаю, не смогу.
Она поднимала на него заплаканные глаза:
– Как же так?
Набравшись терпения, он говорил, естественно, то, что одно как-нибудь могло поуспокоить её:
– Всё в воле Божьей. Богу угодно – время отсутствия моего сократится, Богу угодно – это время может продлиться.
Она вновь лицом утыкалась в жилет и стонала:
– Никоша, Никоша, не дождусь я тебя!
Её шел пятьдесят первый год, и выглядела она совершенно здоровой и свежей, женщиной лет сорока, и не страх смерти внушал ей эту безумную, бестолковую мысль, а слабость характера, вечный страх перед жизнью и неизлечимая склонность к выразительным, сентиментального свойства поступкам. Сообразивши всё это давно, ещё в первую юность, он довольно холодно посоветовал ей:
– Вы лучше молитесь, но не о том, чтобы всё было так, как хочется вам, а о том, чтобы всё было так, как угодно воле Его.
Она тут же и согласилась, обтирая длинные слезы смятым комочком простого деревенского носового платка:
– Хорошо, хорошо, а ты всё приезжай поскорей.
Он тихо поцеловал её в лоб, отстранил от себя и оставил дом Михаила Петровича с камнем на сердце, в молчании, не хотя верить тому, чтобы до такой степени велика было чёрствость того, кого он без тени лукавства почитал своим другом. И был все-таки прав. Михаил Петрович позднее с грубой своей откровенностью признавался ему:
– Когда ты дверь затворил, перекрестился я и свободно вздохнул, как будто гора свалилась у меня тогда с плеч. Всё, что после я узнавал, прибавляло мне ещё более муки, и ты являлся, кроме своих святых, высоких минут, отвратительным существом.
Несмотря на всю эту кучу самых неприятных, обременительных недомыслий, недоразумений, обид, которые валились со всех сторон на него от ближайших друзей, не хотевших отпускать его на чужбину, те же друзья, кто небрежно, кто с беспокойством, выспрашивали его, станет ли ему на дорогу и на первое время в Гастейне и в Риме, пока к нему не прильют доходы с собрания сочинений и «Мёртвых душ», которых ждал он нескоро.
Он предполагал, что в первый год собрание сочинений только что окупит расходы, то есть издержки издания, поскольку спроса не наберётся и половины того, какой наберется на «Мёртвые души», в силу того, что книга не новость и в четырёх сразу томах, что потребует вытащить из кармана рублей двадцать пять. Этакая прорва всегда представляется ужасным расходом даже для самых верных читателей книг. Ждать придется да ждать. Тем не менее он твёрдым голосом объявлял, что денег хватит и деньги теперь ему не нужны.
Друзья не совсем ему верили в этом, поскольку попривыкли уже, что он всегда в своих разговорах нарочно путал дела, впрочем, не догадываясь о том, какие соображения принуждали его умалчивать, путать и докладывать о себе им не всё.
Он не смущался и с умело разыгранным убеждением отвечал, что у Прокоповича есть его деньги
