как всем известно, люди на тот свет попадают в наказание за жизнь. Убийцы, например, попадают к своим жертвам. Воры – к тем, кого обокрали. Богатые – к бедным. А графоманы – к тем, кому больше всего завидовали.
Чушкин при жизни завидовал многим, и не только белой, но и чёрной завистью. Поэтому писал не хвалебные оды, а одни только критикующие эпиграммы, пародии и прочие издевательские штучки. Вёл, так сказать, неусыпную борьбу со своими воображаемыми врагами.
"Если бы не все эти кумиры, – думал Чушкин. – Читали бы мои вирши, а не ихние!"
А больше всего Чушкин завидовал Пушкину. Он его просто ненавидел.
"Одна буква разницы между нами!.. – кричал всякий раз Маврикий Одисеевич. – А ему все почести!.. А мне ничего!"
В общем, попал Маврикий Одисеевич на такой "тот свет", где одни только поэты были. И все, как один, Пушкины! Ну прямо, можно сказать, Пушкин сидел на Пушкине и Пушкиным погонял!
Кругом тысячи памятников великому Солнцу русской поэзии! На каждом метре – памятники! А все люди – с книгами в руках – на лавочках сидят, ходят, стоят, разговаривают, читают, декламируют… И всё – Пушкина!
"Катастрофа! – тут же подумал Чушкин. – Ещё хуже, чем при жизни!"
А тут ещё на площади со сцены какой-то коротышка-аниматор с приклеенными бакенбардами голосом Пушкина стихи орёт "на всю Ивановскую":
– Умом Россию не понять,
Аршином душу не измерить!
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить!
И народу полным-полно. Бабы в сарафанах, веерами обмахиваются. Мужики в пиджаках и лаптях. Детишки босоногие. Лошади, куры…
Протиснулся поближе к сцене Маврикий Одисеевич, прислушался к стихам.
"Так ведь это… ведь это Лермонтов написал, а не Пушкин!" – дошло вдруг до Чушкина. И такой смех его тут охватил! Стоит – смеётся и никак остановиться не может.
Перестал коротышка читать, посмотрел на Чушкина. И вся толпа тоже на него с любопытством уставилась.
Тут-то и случилось самое невероятное!
– О-о-о! – закричал радостно аниматор. – На ловца и зверь бежит! Сам Чушкин к нам пожаловал!
Толпа, как по команде, зааплодировала, засвистела, заржала, закудахтала.
– Долго же я ждал тебя, гобчик! – Спрыгнув со сцены, аниматор подошёл к Чушкину, демонстративно обнял его, поцеловал в обе щеки, и потащил за руки обратно на сцену.
– Вот, господа, наконец-то свершится правосудие! – торжественно объявил актёр с бакенбардами и ткнул пальцем в грудь Чушкина. – Как все вы знаете, этот негодяй много лет подряд поносил моё честное имя, измывался над моими великими стихами, воровал мои рифмы и даже писал нехорошие слова-эпитеты на моих памятниках…
– Постойте! – вскричал Маврикий Одисеевич. – Что вы меня разыгрываете? Да, я пародировал стихи Пушкина, и даже, признаюсь, накарябал на одном его памятнике нехорошее слово… Но вы то тут при чём? Лично вас, молодой человек, я знать не знаю! Я с актёрами, с аниматорами, вообще никогда дел не имел!
– С
