нее собакой, на лице его играла добродушная улыбка. В конце зимы старик едва стоял на ногах от голода и усталости, он исхудал еще больше, потерял силы, даже самая простая работа давалась ему с трудом. С приходом весны их дела пошли на поправку. Захар начал часто выпекать пирожки, крендельки да прочие сладости – на тарелке в летней кухне всегда громоздилась горка свежей сдобы. После затяжных свирепых холодов и жизни впроголодь Миша набрасывалась на угощения с прытью степного хищника, едва завидев лакомство.
– Экая ты прожорливая! – засмеялся старик, когда девочка, нетерпеливо подпрыгивающая подле него все утро, вдруг выхватила из тарелки горячий пирожок, едва он вынул их из печи. – Ты хоть осторожнее!.. Ты гляди, уже с этим управилась и за другим тянет руку!
– Ой, дедушка, как Вы вкусно их печете, никогда не ела таких пирожков! Научите меня, я тоже хочу.
Захар улыбнулся и в глазах его на мгновение появилась тоска и жалость. Он-то знал, что это не в пирожках его дело, а в самой девочке – оголодавшая, живущая в лишениях и в нищете, она видела даже в простом пирожке настоящее лакомство. Когда он, закончив утренние дела, шел с охапкою дров к печи, внучка с псом тут же увязывались следом, а Миша все выспрашивала, что такое он собирается выпекать, заглядывала в бадью с сырым тестом, принюхивалась к запахам из печи, стараясь угадать. Захар никогда заранее не отвечал – пусть для девочки это станет приятным сюрпризом, пусть развлечется, прыгая у печи и в радостном предвкушении ожидая свое угощение.
Пес тоже исхудал за зиму, сейчас даже плотная и пушистая белая шерсть не могла скрыть его выпирающих отовсюду ребер и костей. Он с надеждою глядел Мише в рот, когда та чем-нибудь лакомилась, и девочка непременно с ним делилась, даже когда тот, набираясь наглости и храбрости, начинал громко лаять и настойчиво попрошайничать.
– Дедушка, а что у собаки случилось с лапой? – спросила она однажды, когда в полдень они сидели в тени сада и лакомились пирогом с вишнями. Рядом стоял кувшин со свежим козьим молоком, в который пес то и дело норовил сунуть свою морду. Миша отломила от своего куска и протянула ему – ломоть пирога тут же исчез в пасти собаки, и та вновь начала выпрашивать добавки, глядя снизу вверх и щурясь от яркого дневного света, повизгивая от нетерпения.
– Да кто ж его знает! Я так себе думаю, что прежний хозяин над псом издевался, добротно поколачивал его. Может, сам же и выбросил его затем подыхать, или пес смог чудом улизнуть. Сперва подумал я, когда его увидел, что его собаки другие задрали, но потом понял, что ошибся. Пса били, сильно и свирепо, а животные не способны орудовать палкой или лопатой.
Я на рынок собирался ехать за продуктами, путь туда далекий, а в тот день ливень еще прошел вдруг, как назло, дороги наши совсем размыло. Пришлось мне пешком весь путь назад проделать, никак иначе домой было не попасть. Намучился я, по колено, бывало, ноги увязали в болоте и грязи. Уж не знаю, сколько часов я со своими тюками плелся по полям, но только к вечеру деревня
