наверное … в Новгороде. Что-то изменится очень скоро.
– А Киев?
– А в Киев я не поеду, – твердо сказал Хелье. – Хватит с меня Киева. Хороший город, конечно, красивый такой, люди разные всякие. Но, во-первых, в Киеве мне нынче опаснее, чем в Новгороде. А во-вторых … впрочем, что об этом говорить. Где бы тебя спрятать? Вот не осталась с Яваном – вот и глупо. Яван бы тебя сберег, он человек верный. И спрятал бы тебя, и не знала бы ты забот. А теперь к нему нельзя – в городе нас ждут. Двух монахов.
– Есть у меня подруга, – сказала Любава. – Белянка. Она недалеко отсюда живет. Мы с нею недавно виделись, на состязаниях. И потом несколько раз встречались в Новгороде.
– Недалеко – это где же?
– Как называется то место, где сейчас Ярослав с женой живут?
– Верхние Сосны.
– Вот оттуда четыре аржи.
– Ничего себе недалеко. Если пешком, да в такой дождь, да кружным путем – это дня полтора мы с тобой отшагаем, не меньше.
– Ну, не знаю тогда.
Некоторое время спаситель раздумывал, по-детски морща лоб.
– Надо идти … к ней … как ее зовут, подругу твою? – сказал он наконец.
– Не хочешь – не надо, – Любава все-таки решила обидеться.
– Да выхода нет.
– Ничего.
– Не в лесу же тебя оставлять.
– Оставь. Меня все оставляют.
Хелье слегка оторопел от такого заявления. Остановившись, он некоторое время посвятил разглядыванию Любавы. Ростом она была выше среднего. Волосы из-за дождя потемнели, облепили голову и лицо. Узкие пальцы торчали из широких рукавов монашеской робы. Шея показалась ему тонкой – но не лебединой, а как у котенка, которого окатили водой. Хрупкая женщина Любава. Раньше – даже тогда, в трюме пиратского судна, она казалась ему ширококостной, крепкой бабой. Дождь смыл иллюзию.
– Не дури, Любава, – сказал Хелье. – Пойдем. Как подругу зовут?
– Белянка.
– Пойдем к Белянке. Может, найдем что-нибудь по пути, какое-нибудь перевозочное средство. Поймаем медведя, я его запрягу.
– Здесь медведи водятся?
– А как же.
– Замечательно.
– Ничего, они теперь сытые. Лето все-таки.
– А ночью?
– Что ночью?
– Ночью тоже сытые?
– Ночью мы куда-нибудь спрячемся. При мне сверд. В крайнем случае, разведем огонь, будем медведей искрами пугать.
– А волки здесь тоже есть?
– Здесь всякое есть. Но ты не волнуйся так. Разозлил меня Гриб, разозлил так, что я теперь сам любого медведя напугаю до горячки.
Она не выдержала – засмеялась. Юношеское бахвальство – всегда забавно.
– Нечего ржать, – сказал Хелье, слегка обидевшись. – Ровно ничего смешного сказано не было, чего ты ржешь.
Но она все равно смеялась, и это как-то разрядило обстановку. И она поцеловала
