имею в виду, что он в Болонье.
Пер хотел, чтобы они выступили на фестивале в сентябре. Для этого нужно репетировать хотя бы два раза в неделю. А лучше три. Но в первый раз в репетиционном помещении забилась канализация. На вторую репетицию не пришёл барабанщик. А на тех редких репетициях, которые удавалось провести, они в основном обсуждали, что и как должно звучать. Мартин понял, что на электрогитаре Эрика играть сложнее, чем он предполагал. Пальцы соскальзывали со струн, он не вовремя нажимал на педаль эффектов, по спине стекал холодный пот, и когда кто-то предложил пойти выпить пива, он немедленно согласился.
Пер и Томми слегка заполнили пустоту, которую оставил после себя Густав. Пер был нормальным – он заезжал за ним на своём драном старом «жуке», заинтересованно кивал и помнил, кто и что говорил. А Томми, откинувшись на спинку сиденья, по двадцать минут рассказывал о себе самом. Общаться с ними было проще, чем не общаться, и именно с Пером и Томми он провёл последний вечер перед военными сборами.
Сам факт того, что надо ехать в Карлстад и пожертвовать два дня своей жизни на это шоу, уже раздражал. Армия и военное дело Мартину никогда не нравились. Работать в группе. Выполнять команды. Претерпевать лишения. Стричь волосы, уже отросшие до той длины, которая всякий раз заставляла маму спрашивать, не пора ли ему сходить к парикмахеру, пока Кикки однажды вдруг не простонала: «Мама, ему так надо» (редкий пример, когда сестрица приняла сторону брата, ничего для себя не выгадав). Обзавестись сослуживцами и до конца жизни обращаться друг к другу по фамилии, судорожно пытаясь пробудить давно исчезнувшее и подёрнувшееся паутиной чувство рядового Карлсона образца 91.
Они обсуждали это весь весенний семестр.
– Можно пойти в альтернативщики, – говорили одни, но это казалось бессмысленным. Тогда уж лучше поступить как Густав и отказаться совсем. (Хотя неизвестно, возможно, Густав вообще не окажется в ситуации, когда ему придётся отказываться: склонность ко всяческим болезням, близорукость, непрерывное курение и полное отсутствие мышечной массы делали его несопоставимым с самой идеей армии.) Они обдумывали разные способы откосить. Симулировать расстройство психики? Проблемы с наркотиками? («Нет, это слишком круто», – говорил Густав.) Признаться в том, что ты гомосексуалист? Нацик или сталинист? Прийти в чулках в сеточку? Завернуться в ковёр и объявить себя долмой? У Густава был знакомый, который не спал три ночи, а потом пришёл к психологу и заорал, что хочет стать морпехом, и начал биться головой о стол. Второй явился в стельку пьяным. Третий дал взятку частному психологу, и тот выдал заключение о непригодности для несения военной службы.
– Но это, пожалуй, немного аморально, – заметил Густав.
– То есть разыгрывать психа морально, а давать взятку нет?
– Это сильнее бьёт по системе.
– Это в любом случае бьёт по системе.
Но со временем Мартин смирился с этой мыслью. О’кей, семь с половиной месяцев к чертям собачьим. О’кей, будет неудобно и тяжело. О’кей, придётся выполнять какие-то команды
