перед своими. Район называется Московский, от силикатного комбината всё серое, как пеплом посыпано. За комбинатом – полигон, они там дрались район на район. «Москвичи» – их так называли. Он тогда единственный раз напился… Как рыдал, Господи помилуй, как дитё в чистом виде. Рассказывал про батю-алкаша, про брата-рецидивиста. Про сеструху Юльку, как она его дрочить заставляла. Он же вообще не пьёт, только соки натуральные, даже пиво – ни-ни…
Я молча слушал. От присутствия моей мёртвой старухи мне почти удалось оправиться. Ванда говорила, рассказывала, не стесняясь, точно меня тут и не было.
– Говорит мне: ну-ка раскинь ножки, раздвинь губки – покажи-ка розовенькое! На поляроид фотографировал. Я, говорит, на тебя дрочить буду, малышка. Зачем мне курвы журнальные, когда у меня такая лялька козырная есть, правильно? Столичная! – Она ткнула окурок в пепельницу и тут же прикурила новую сигарету. – Как же я умоляла его, в ногах валялась, матерь Божья, как уговаривала! Он же сам вызвался, все пытались откосить, а он сам – и в пекло. Я ему: убьют же, убьют тебя, дурака, там, а он – не ссы, не убьют, это ж такой шанс. Такой раз в жизни бывает! К тому же, говорит, я там в Кабуле буду сидеть, а не по горам мотаться. – Затянулась, шумно выдохнула. – Врал, конечно. Приходилось выезжать на дела. Следователь, хоть и военный. Ранили… – Она хмыкнула. – Царапнули, верней. На левой ягодице до сих пор шрам. А он – ничего, что на жопе, главное, медаль на грудь да звёздочка на погон.
Она придушила окурок в пепельнице, тот даже пискнул. И продолжила историю. Бунич этот мне не нравился, совсем не нравился. Но он всё делал правильно: после Афганакомиссовался, тутжезарегистрировал – юрист же! – какое-то общество ветеранов-интернационалистов, разумеется, возглавил его. В устав вписал всё, что влезло, – от организации художественных выставок до торговли спиртными напитками. Подгрёб трёхэтажный особнячок под офис в переулках на Остоженке – герб на фронтоне, три белых колонны, голландские печи с изразцами, окна в сад – всё как полагается. Начал с ларьков на рынках, торговали всем – от турецкого чая и индийских презервативов до палёной водки «Распутин» и спирта «Рояль».
Бунич был жаден, но умел делиться. Главное, он умел ждать. Терпение – качество, явно недооценённое человечеством, даже ум и хитрость без терпения ничуть не лучше обычной дури. Бунич был терпелив.
Появились деньги, он начал вкладывать их в благотворительность – спортивные секции, теннисные корты: спорт – посол мира, а дети наше будущее. На открытия приглашалась пресса, рядом с Буничем улыбался Тарпищев, он резал красную ленточку. Пару раз Буничу сказочно подфартило – выпала честь постучать мячиком с самим Борис Николаичем. Оба матча президент выиграл честно и с убедительным преимуществом. Через год Бунич был избран в Московскую думу. Молодой и энергичный депутат, воин-интернационалист, ветеран-орденоносец, к тому же юрист. Забота о детях и пенсионерах – главный пункт его социально-политической платформы.
В кухню вползла сизая
