style="font-size:15px;"> – А почему она выбросилась?
– Всегда и всему причиной любовь. Разве не так?
– Гм-м. Наверное, – я подняла глаза на притененную галерею, где когда-то, должно быть, играли менестрели. Вообразила себе девушку – настолько обезумевшую, что предпочла жизни страшную смерть на этих изразцах. И ощутила дрожь, пробежавшую по спине.
От холода у меня снова заболела нога. И внезапно мне захотелось, чтобы рядом оказалась мама, рассказала мне старинные предания и поделилась со мной своей собственной историей.
– Откуда вам все это известно?
– Если бы выросли в этой деревне, вы бы тоже знали все эти предания, – обойдя кучу мусора, оставшуюся от сгнивших журналов, Самир снова вскинул глаза к потолочному своду: – В детстве меня влекла сюда какая-то неведомая сила. У этого места особая атмосфера. Какая-то потаенная печаль. Словно оно хочет освободиться… избавиться от проклятия, – подмигнул мне парень.
В груди снова защемило, Самир задел меня за живое:
– Я думала, что мама родом из маленького, убогого местечка. Какого-нибудь унылого промышленного городка. Она не любила рассказывать о своей жизни в Англии… – вздохнула я, – А мне казалось, это потому, что она сбежала в Сан-Франциско из жуткой дыры. Не могу поверить, что мама могла все так тщательно скрывать в себе. Она ни разу, ни единым словом не обмолвилась об этом поместье, – покачала я головой.
– Вам стоит побеседовать с моим отцом. В имении что-то произошло перед тем, как все его покинули. Но я многого не знаю. А отец был здесь в то время.
– Сколько ему лет? – спросила я Самира.
Уголки его рта выгнулись вниз, парень почесал щетину на подбородке:
– Вроде бы шестьдесят семь…
Мама умерла в шестьдесят шесть.
– Я к тому, а были ли они знакомы?
Самир тихо фыркнул:
– Конечно, были. Вы видели площадь деревни?
– Все так. Но они могли… вращаться в разных кругах.
– Верно. Но наши бабки были добрыми подругами.
– Да что вы?
– Да. Они еще девочками вместе жили в Индии.
Меня захлестнула волна грусти:
– Я даже имени ее не знаю…
Самир лишь посмотрел на меня большими темными глазами. Но на душе почему-то сразу сделалось легче.
Краем глаза я заметила какое-то движение; меня пробрала оторопь. Резко развернувшись, я увидела кота, сидевшего примерно на середине лестницы. Он был очень большой, с густой черно-белой шерсткой и порванным ухом.
– Привет, – сказал ему Самир. – Охотишься тут на мышей?
Кот даже не шевельнулся; он только молча буравил нас своими желтыми глазищами.
– В точности такого кота изображала на всех своих рисунках мама, – сказала я с дрожью в голосе.
Рука Самира ласково коснулась моего плеча:
– Здесь
