никогда не приглашали, так как сэр Роджер говорил, что это слишком дорого. Ужин подавали в маленькой столовой, окна которой выходили на лужайку, покрытую маргаритками.
Зимой в этой комнате стоял пронизывающий холод, и даже летом в ней было совсем не жарко. Войдя в гостиную, Доротея Сезиджер всегда останавливалась на одном и том же месте, а именно возле окна, которое обыкновенно бывало закрыто. Там она ждала отца, то раскрывая, то закрывая веер, играя перчатками и принимая вид женщины, привыкшей бывать в светском обществе.
Ужин подавали в семь часов, секунда в секунду, и Доротея приходила в гостиную за пять минут до этого времени. Без двух минут семь Карбури раскрывал дверь и появлялся сэр Роджер.
Старик точно так же соблюдал все старые обычаи. К столу он надевал «обеденный» костюм, его рубашка всегда блестела как снег, воротничок и манжеты тоже отличались белизной и свежестью. Он неизменно останавливался в нескольких шагах от дочери и каждый день замечал:
– Погода удовлетворительная.
– Да, – отвечала она.
Она всегда говорила «да», светило ли яркое солнце, падал ли снег, шел ли дождь. Ей и в голову не приходило противоречить отцу. И действительно, если бы она сделала это, ей пришлось бы плохо. Сэр Роджер не любил, чтобы с ним спорили.
В тот самый день, когда мисс Доротея увидела, как он играл с маленькой Дороти на лужайке, она взглянула на отца с затаенной тревогой, которую старалась всеми силами скрыть. Старик наморщил брови, но он всегда хмурился, и она не обратила на это внимания.
– Погода удовлетворительная, – сказал он.
Она поклонилась, помахала веером и ответила:
– Да, отец.
Мысленно она спрашивала себя, не чувствует ли он себя нехорошо, оттого что сидел на траве, но задать этот вопрос у нее не хватило духа.
Карбури распахнул обе половинки двери в столовую.
– Ужин подан, – сказал он.
Сэр Роджер подал руку дочери, и они медленно пошли в соседнюю комнату. Там стоял стол, накрытый на двоих. В одном конце сел сэр Роджер, в другом – его дочь. За ужином всегда подавался суп, но бульон чаще всего не имел ни вкуса, ни запаха. Да и немудрено: когда сэр Роджер чувствовал в супе хотя бы малейший аромат, он непременно говорил дочери:
– Этот суп слишком крепок, мне вредно есть такой густой бульон. Пожалуйста, завтра же скажи кухарке, чтобы она не делала такого сильного навара.
В действительности в доме уже давно не было ни повара, ни кухарки, и кушанья готовили Доротея и Мэри. На следующий день бедная мисс Сезиджер говорила, чтобы служанка прибавила побольше воды в суп.
На второе подавали рыбу, но выбирали самую маленькую и плохую, чтобы платить подешевле. Потом шло жаркое, и сэр Роджер обыкновенно замечал, что мясо – совсем ненужное кушанье, но Доротея изо всех сил старалась противиться отцу: она чувствовала, что будет не в состоянии
