это обстоятельство сыграло огромную роль в настроении армии, в ее отношении и к династии, и к революции…»[425].
Были потрясены даже высшие органы государственной власти: «В конце ноября Государственный Совет, подобно Думе, вынес резолюцию, в которой указывал, что правительство должно внять голосу народа и к власти должны быть призваны лица, облеченные доверием страны… Такую же резолюцию вынес и съезд объединенного дворянства»[426]. 25 декабря 1916 г. председатели Губернских Земских управ так же пришли к единодушному убеждению, что «стоящее у власти правительство, открыто подозреваемое в зависимости от темных и враждебных России влияний, не может управлять страной, и ведет ее по пути гибели и позора»[427].
Настроения промышленников передавал А. Коновалов, который 16 декабря заявил, что вся Россия уже осознала, что «с существующим режимом, существующим правительством победа невозможна, что основным условием победы над внешним врагом должна быть победа над внутренним врагом». «Мы переживаем трагическое время, – подтверждал П. Рябушинский, – и декабрь 1916 г. в истории России навсегда оставит память противоположности интересов Родины и правительства»[428].
Перелом, произошедший в настроениях буржуазно-интеллигентских кругов, наглядно подтвердили выборы в Московскую городскую думу, состоявшиеся в конце ноября – начале декабря: на них из 160 представителей московской буржуазии только 11 было правее прогрессистов (главным образом октябристы), а 149 прошло по списку прогрессивной группы, включая кадетов и левых во главе с меньшевиком Н. Муравьевым[429]. Правительство 30 декабря было вынуждено кассировать итоги выборов.
«Мы переживаем теперь страшный момент, – подводил итог П. Милюков с думской трибуны в декабре 1916 г., – На наших глазах общественная борьба выступает из рамок законности и возрождаются явочные формы 1905 г… Кучка слепцов и безумцев пытается остановить течение того могучего потока, который мы в дружных совместных усилиях со страной хотим ввести в законное русло. Гг., я еще раз повторяю это еще можно сделать. Но время не ждет. Атмосфера насыщена электричеством. В воздухе чувствуется приближение грозы. Никто не знает, гг., где и когда грянет удар»[430].
Военный цензор «Нового времени» Снесарев в конце 1916 г. подтверждал в разговоре с П. Барком, что письма и военных, и политических деятелей, и частных лиц, свидетельствуют, что по всей стране происходит серьезное брожение, которое представляет больше опасности, чем в 1905–1906 гг. и грозит гибелью[431].
«В это время, – вспоминал С. Булгаков о конце 1916 г., – в Москве происходили собрания, на которых открыто обсуждался дворцовый переворот и говорилось об этом, как о событии завтрашнего дня. Приезжали в Москву А. Гучков, В. Маклаков, суетились и другие спасители отечества… Особенное недоумение и негодование во мне вызвали в то время дела и речи кн. Г. Львова, будущего премьера… Его я знал…, как верного слугу
Деникин А. И.… т. 1, с. 15.
Родзянко М. В.…, с. 200.
Родзянко М. В.…, с. 288.
Рябушинский В. Купечество московское. с. 185. (Петров Ю. А.…, с. 65.)
Речь, 6 декабря 1916 г., № 336; Биржевые ведомости, 2 декабря 1916 г., № 15959. (См. подробнее: Дякин В. С.…, с. 257)
Гос. дума. Сессия пятая, стлб. 1178, 1179. (Цит. по: Дякин В. С.…, с. 307, 260)
Барк П. Л.…, т.2, с. 280–281.
