смену и страдавший от сильной жары в душном кабинете, списал это состояние пациента на шок.
Оттого, впрочем, за последующие несколько дней, не скрылось, что за ним следят и его рассказам не верят. С этого момента он замолчал, более не упорствуя в своих рассказах. Он стал дожидаться выписки.
Процесс выздоровления шёл быстро.
Через несколько недель он вернулся в родное селение, где его встретили – но перемена, произошедшая в людях, сразу стала очевидной для него. Теперь все обходились с ним излишне мягко и вежливо, в его отношениях с другими людьми пропала вся та грубоватая теплота, что раньше радовала его.
Он, пусть и отчасти перестал быть своим.
Он мог не работать, уйма свободного времени в его жизни очень тяготила его.
Видения, тщательно скрываемые им, продолжались.
Разбираясь с этим всем, он пришёл к выводу, что между ним и его уплывшим далеко-далеко глазом, осталась связь – он продолжал им видеть тот постоянно переворачивающийся мир на стыке между водой и небом. Двигаясь свободно, глаз высматривал то, что никогда бы он не увидел, оставшись со своим хозяином.
Ничего не нужно стало ему, он выходил из села и отправлялся к морю, подальше от людей – а затем ложился куда-нибудь и, закрыв здоровый глаз, начинал смотреть внимательнее. Белая пена формировалась, и вблизи скорее напоминала скопление нежных цветов.
Видения посреди дня и ночи значительно отличались друг от друга, по ночам свечение ослабевало, но в него проникали те цвета, которых он никогда не видел во время дня.
Так проходили его дни восстановления.
Он даже попробовал нарисовать то, что видел – но его попытки не удавались. Кисть в его грубых, задубевших руках, не слушалась и выводила только разводы, не имевшие ничего похожего с реальностью.
Все свыклись с его нынешней нелюдимостью и перестали обращать на него внимание.
Эти видения, как сны, которые никогда не заканчиваются, стали срастаться с его нынешней реальностью – так, ему перестали нравиться те занятия, что раньше интересовали его. Теперь его одиночество происходило не из его увечья, которое он практически не замечал, а из несоответствия того, что он видел, и чего не замечали люди вокруг него.
Ему сделали последнюю перевязку и сказали, что через несколько дней её можно будет снять.
Жизнь пошла своим чередом.
Он начал работать, впрочем, не изменяя новой традиции – всё делал в одиночку. На его скромную жизнь ему хватало.
Продав дом, он поселился за несколько километров от ближайшего селения, в небольшой лачуге, внешне скорее напоминавшим крепкую хижину.
Примерно через месяц он почувствовал себя плохо – сильнейший жар сменялся ознобом, его трясло, и он не смог встать с кровати. Место, где был когда-то его глаз, сильно болело – но помощи ждать было неоткуда, взяв несколько таблеток, лежавших тут же, рядом, он принял их и провалился в бред. Его видения уже перевешивали реальность, и он видел только их, что как океан поглощали его вместе со всем, что
