он всех е… ть бы в рот,Достоин кто его молвы —
Не перечислить всей хулы.
Как спецпатологоанатом,
Как циник, всех пославший на х… й,
Пороки он вскрывал людей
И видел гнойники, нарывы
Тех, кто ему «не вышел рылом»,
Сей пасквилянт и лицедей.
И всех, кто хочет иль не хочет,
Он оболжёт, в дерьме замочит,
Хотя он с ними долго знался
И в дружбе верной, вечной клялся,
Ему едино – враг иль друг,
Живут пусть там, пусть здесь живут,
В суд подадут за клевету.
Он верховодит, судит, рядит,
Всем обвинитель, прокурор,
А в довершение нагадит
Завистливый «парижский вор».
Будь президент Барак Обама,
В терминологии Воробьева,
Почище сленга воровского,
Он ниггер и Бардак Е… аный,
Но визгу и хулы не будет,
Коль на язык попался б Путин,
Какое б вы сказали дело
Нам до того? Слиняла смелость.
Шизофрения, пьянство, блядство
Его «конёк», святое братство,
Сменив палитру на поллитра,
Живописать и рисовать —
У них лишь время отнимать,
И, как писал еженедельник,
«В Парнас вскарабкался бездельник»
И объявил всё это злом,
Короче, людям повезло,
Ведь для реклам такого рода
Настала оттепель погоды.
Так стали Воробьёва книги
Всем нам показанные фиги,
В которых много злой брехни
Его героев, их родни.
Пора бы стих и подытожить —
Вселенский гул, эффект ничтожен,
Но сколько пыла, силы страсти,
Карает всех его рука.
Но, ради правды, я не скрою,
В его пасквильных «Леваках»
Есть три богатыря – героя,
Которых он слегка уроет,
Но выдаст за борцов идейных.
Пусть Нусберг, Ситников и Гробман
Забыты памятью народной
И мне их вспомнить что-то лень,
Да шайку этих прохиндеев
И не отмоет судный день.
Что ж, будь прижизненный я классик,
Иль это только лишь мечта,
Сказал бы: все мы в Божьей власти,
И те, в ком правды ни черта.
Моя тропа
Не пойму, почему, как же так,
Что не знал я вас прежде,
Но почти уже свыкся,
Пусть, впрочем, сноровка не та,
Лишь теперь понимаю,
Что эти озёра Медвежьи,
Для меня, заплутавшего,
Верная волчья тропа,
Там, где спрятался лес
В стекленеющих глянцевых водах,
В их бездонной глуши,
Отраженье небес синевой,
Нахожу я себя,
От сует отвернувшись, и чтобы
Мне не в стае брести,
А своей лишь дорогой одной.
С каждым годом она
Всё сужается, меньше и тоньше,
И конец уж пути,
Вероятно, совсем не далёк,
И в вечернем закате
Церковный
