конспирации, точно разведчики-нелегалы.
– Но я же не курил, – оправдывался Илья, и Наталья Павловна тотчас поддержала сына:
– Вот именно. Илюша эту гадость в рот не берет.
– А бычок скелет сам стрельнул? – возразил отец.
– Я его подобрал. Для смеху, – сказал Илья.
– Для смеху? Вот теперь и смейся, – сердито заключил отец, стукнув увесистым кулаком по подлокотнику.
– Но может быть, можно все уладить? Попросить? – робко вставила Наталья Павловна.
– Как будто я не просил! К сожалению, за нашим шутником и другие грешки водятся. Как зовут эту, которую ты змеей пугал?
– Белкина. Я ж ее не нарочно пугал, – буркнул Илья.
– А ее мать считает иначе. Она заявила, что ты социально опасный хулиган и своими выходками не даешь ее дочери прохода.
– Алинке? Что я головой стукнутый? У нее глаза, как у лягушки, на выкате. Как будто она в детстве сильно испугалась, – фыркнул Илья.
– Смотри, как бы ты не испугался, – сурово сказал Иван Степанович. – С храбрецами вроде тебя у Семина разговор простой: пинком под зад и ищи другую школу.
Наталья Павловна поморщилась. Она не одобряла простонародно грубоватых выражений, которыми частенько пользовался ее муж.
– Иван, следи при ребенке за языком, – чопорно сказала она.
– Ты бы лучше не меня воспитывала, а сына. Я имею право выражаться, как хочу, потому что достиг всего в жизни сам. Если бы наш оболтус привык решать свои проблемы, то сейчас не сидел бы задницей в луже. Спрятались, как в аквариуме за стеклом, и думаете, что это весь мир.
То, что муж наперекор ее замечанию повторил грубое слово, заставило Наталью Павловну наконец осознать серьезность ситуации.
– Как же теперь с английским языком? И где мы найдем школу с математическим уклоном? – заволновалась она.
– Раньше надо было думать. С уклоном! Пускай теперь в другом месте уклоняется. Чтобы к Семину в лицей попасть, люди с репетиторами занимаются, конкурс проходят. У него недобора не бывает.
Илья молчал. Случившееся обескуражило его и вогнало в ступор. Все происходило будто не с ним. Он словно наблюдал со стороны, как не его, а какого-то другого Илью Кречетова исключали из школы. Одна половина мозга осознавала, что свершившееся – правда, и ничего нельзя поделать, ведь не смогли же уломать директора родители той троицы из выпускного. Но другая половина мозга отказывалась верить, что в середине года ему придется расстаться с ребятами из класса и переходить в новую школу. Нет, этого просто не могло быть. Такое не могло случиться с ним.
Однако случилось. Это была явь, а не кошмарный сон. Звонок ближайшего друга Ильи, Стаса, окончательно расставил точки над «i».
– Привет. Ну как ты там? – спросил Стас. Голос у него был каким-то стыдливым и извиняющимся, как у человека, который разговаривает с безнадежно больным, зная, что тому осталось
