ощущала, что меня обкрадывают, но не верила собственным ощущениям. Уж слишком прекрасно у меня было на душе. Я ехала на любимую работу, я была полна идей и надежд. И я знала, что все будет хорошо.
Я, конечно, ошибалась. И поэтому, вспоминая сейчас тот случай, я целиком и полностью беру ответственность за ту кражу на себя саму. Я была в таком состоянии, что, как мне кажется, просто источала искушение. И если даже вор не собирался сейчас никого обкрадывать, если у него были другие дела – допустим, он ехал на эскалаторе с увлекательной книжкой в руках и не мог от нее оторваться, – его рука сама заползла в мою сумочку, которая словно бы взывала к нему: «Возьми этот прекрасный кошелек, он набит деньгами и карточками, возьми его, и спокойно иди. За тобой никто не побежит. И пропажа обнаружится не сразу, а лишь когда марево очарования, опьянившее эту наивную женщину, рассеется».
«Потеря кошелька – полбеды, – словно бы прочитав мои мысли, сказал незнакомец. – Вы хоть понимаете, что город в нынешнем виде – это очень опасное место? Вы знаете, что сейчас здесь пропадают тысячи людей в день, и никто толком ничего не знает о пропавших и о том, куда они деваются?»
«Это похоже на какую-то сводку… – снова улыбнулась я. – На какую-то передачу по телевизору. Что-то про происшествия… В общем, это не моя реальность, и мне это совершенно безразлично».
Я говорила медленно. Теперь, когда я согрелась и боль в колене почти утихла, мне хотелось спать.
«Вам безразлично только потому, что вы, сами того не подозревая, умеете здесь выживать, – возразил мне незнакомец. – Впрочем, я вас совершенно заболтал, а вам хочется спать. Вы поспите. А чтобы вам спалось хорошо, давайте перед сном с вами познакомимся. Вас зовут Светлана, не так ли?» Я кивнула. Он представился и добавил: «Но вы можете меня называть Немцем, я хозяин этой квартиры. И я вас поднял с тротуара, когда вы повредили колено. Марта уже позвонила вам домой, так что вас сегодня никто не ждет, все знают, что вы в больнице, в реанимации. Состояние у вас стабильное… Так что все волнуются… в меру…»
Он тихо говорил, а я проваливалась в сон, хотя что-то во мне сопротивлялось этому сну с каждым новым словом, с каждой фразой, произнесенной незнакомцем… В реанимации?.. Но ведь это вранье… Как они узнали телефон? А-а, наверное, нашли в моем мобильнике… Но почему они соврали?.. Почему я остаюсь здесь?.. Почему мои домашние должны волноваться? Почему у меня нет возможности с ними связаться? И этот человек говорил, что у меня не было бы выбора в больнице… А здесь у меня, что ли, есть выбор?.. Выбор…
Сон сковал меня, и я совершенно не могла ему сопротивляться. Мне казалось, что я снова куда-то падаю, что снова меня кто-то подхватывает и несет, я чувствовала, что я как будто еду по длинному тусклому коридору, увешанному темными старинными портретами, что свет здесь дрожит, а тени длинные и живые, как будто бы все освещается не электричеством, а свечами. Мне кажется, меня о чем-то спрашивают, и я что-то плавно и многословно отвечаю, как будто бы рассказывая длинные истории, но не слышу собственного голоса, он лишь остается после
