записывал. Потом расспрашивал, кто приехал…
– Профдеформация, – сказал я. – Шерифом себя чувствует.
– Это уж точно…
Я предложил Аглае зеленое пластиковое кресло, Аглая отказалась.
– Вы извините, я ему рассказала, – вздохнула она. – Про вас.
– Это не тайна ведь. Федор бы и так узнал. К тому же я сам к нему собирался заглянуть.
– Да ну его…
Аглая смотрела на кепку.
Я насторожился. Но Аглая смотрела уже на журналы.
– Когда я приехала, он тоже расспрашивал – зачем да надолго ли. Бред, вам не кажется?
– Комплекс Бобчинского, – ответил я. – Или Добчинского. Или городничего. В каждом проезжем борзописце мерещится коварное инкогнито из Петербурга.
– Точно, – согласилась Аглая. – Хотел меня на временный учет поставить, представляете?
– Вполне. Ничего не поделаешь, угар муниципий.
– Что?
– Ерунда. Знаете, я собираю разные… выражения, слова. Идиомы.
– Все писатели так делают, – сказала Аглая. – Я сама в блокнот записывала. Кстати, а что ему от вас надо было?
– Наверное, тоже на учет хотел поставить.
Аглая улыбнулась.
– Вы же знакомы?
– Да, друг детства. Вместе мучили кошек.
Аглая нахмурилась.
– Фигурально, – поправился я.
– Фигурально мучили кошек.
– Ну, мы их не мучили, собственно… Федьке бабка постоянно велела топить всяких кошек, а я ему помогал.
– Вы топили кошек?! – не поверила Аглая.
– Нет, конечно. Мы их в Нельшу относили и там выпускали. В Нельше кошачья вольница была…
– Да, я помню! У меня самой был кот из Нельши! Там они все мордастые!
В Лухе коты глазасты, в Нельше коты мордасты, в Буе коты-онанисты, в Риге коты… Что-то заклинило на этих котах паскудных, поэст Уланов дурно на меня воздействует, надо гнать прочь этого кретина.
– А он спрашивал, зачем вы приехали?
– Разумеется, – ответил я. – И я ответил, что приехал писать книгу.
– Зачем вы ему сказали?
Аглая спросила это с трогательным волнением.
– Видите ли, Аглая, правда и ложь в наши дни слились до степени тождественности. Так что нет никакого смысла говорить неправду. Смело говорите правду – вам все равно никто не поверит.
Так косолапо умничают исключительно старые мудаки.
– Я работала в пресс-службе, – напомнила Аглая.
– Да! – я хлопнул себя по лбу. – Взялся учить профессионала… Извините, Аглая, писателям… присуща некоторая ограниченность…
Аглая смутилась. А я не знал, что сказать.
– Тут у вас целый ручей… Это ужасно…
– Это здорово, – возразил я. – В детстве я хотел жить в гигантском орехе.
