он специально для неё выбрал это направление, определив по акценту «бывшую», или всё вышло совершенно случайно? А какая собственно разница? Главное, что можно ехать.
– Там в программе посещение Бухенвальда есть? – Линда смотрела на агента правдиво и честно. И всё равно он подумал, что она издевается.
– Да! И именно в Новогоднюю ночь! Всенепременно с песнями и плясками ансамбля Александрова, – проскочила по его лбу бегущая строка. Однако, видя, что Линда не со зла, агент с трудом, но всё же передумал упражняться в остроумии, – от Веймара это недалеко, – выдавил он, внимательно рассматривая за спиной Линды дверь в туалет, вы можете взять машину напрокат и поехать своим ходом. В Бухенвальд встречать Новый год.
– Сколько это всё стоит? В смысле, экскурсия по Германии.
При ответе «сколько» она чуть не рухнула со стула. Удивительно правильно поняв её замешательство, турагент, досверлил взглядом дырку в туалетной двери и снисходительно пожал узенькими плечиками:
– Тридцать процентов новогодняя надбавка.
– Да хоть пятьдесят! Я хочу ехать, и я поеду! – Линда дёрнулась так, как если б пузатенький сотрудник её не пускал, хватая за лодыжки, – Я должна ехать! – Зачем-то прибавила она, оправдываясь то ли перед собой, то ли перед ошарашенным агентом, то ли перед страховой компанией, которой она долго будет обещать расплатиться.
Она не летала двадцать лет. Она просто умирала от страха при одном виде аэропортов, даже по телевизору.
Самолёт оказался маленьким и жирненьким. Вообще-то это раньше он назывался «самолёт», а теперь это был «борт» – кратко и чётко, можно сказать, по военному, «борт». Похоже на немецкое «хальт!» и всё. Прямо было непонятно, как такой пончик, совсем мирный и не похожий на «борт» сможет гавкнуть «Хальт!» и подняться в воздух. Но пончик поднялся.
Линда, вцепившись в подлокотники до потери чувствительности в подушечках пальцев, постоянно наблюдала за выражением лиц таких красивых и смелых немецких бортпроводниц. Они постоянно что-то спрашивали у пассажиров, предлагали то кофе, то купить какую-то фигню за бешеную цену. Однако, видимо именно за их успокаивающие улыбки пассажиры и покупали эту самую фигню.
Вдруг звук в самолёте поменялся. Приятный голос что-то объявил сперва на немецком, потом на похожем на немецкий английском. Ни по-русски, ни по-гречески голос не выдавил из микрофонов ни звука. Линда почувствовала, как вытягивается её лицо. Но бортпроводницы продолжали весело улыбаться и щебетать, а пассажиры как-то оживились, завозились на креслах, кинулись есть дармовой аэропортовский шоколад. По всплеску их энергии Линда поняла, что борт пошёл на посадку. Она расслабилась и наконец, решилась выглянуть в иллюминатор.
Серебристо-белые, какие-то спутанные воздушные нити были, конечно, облаком. Это об него строгий борт шуршал своей обшивкой. Вот просветы начали увеличиваться. Сперва в них можно было разглядеть только отрывочные картинки, то дороги, то какие-то
