потому что ранее я с ним не сталкивался. Аленушка, где же ты, малышка? Почему сбежала?! С досадой вспоминаю то утро, когда проснулся совершенно один на большой двуспальной кровати. Если бы не кровь на простынях, подумал бы, что совсем поехала крыша. В голове мелькает воспоминаниями состоявшийся несколько месяцев назад разговор с другом.
– Весь порт вверх ногами поднял, в каждый угол квартала заглянул, – с досадой машу рукой. – Бесполезно! Нигде нет. Как сквозь землю провалилась.
– Я бы на твоем месте проверил наличку и ценные бумаги.
Буквально ощущаю, как мое лицо начинают покрывать красные пятна ярости и негодования. Глядя из-под густых бровей на друга, цежу сквозь зубы:
– Она не такая. Понятно?
– Понятно. Чего не понятного-то? – усмехается задумчиво Давид.
Уже в красках начинаю представлять, как мой кулак здоровается с челюстью лучшего друга, но беру себя в руки. Садулаев мне нужен. Точнее, его связи.
– А если напрямую, откуда знаешь? – Давид крутит в руках ручку, на основании которой тонким шрифтом выгравировано «Паркер». Встречаюсь с ним уверенным взглядом. – Может, у нее что ни ночь, то приключения в порту.
– Нет! – рычу в ответ, почти до глубины души оскорбленный идиотским намеком Давида. – Я первый! Она девственница была.
Садулаев приподнимает бровь.
Мой взгляд не сулит ничего хорошего.
– Ну, тогда это меняет дело, – говорит спокойно, игнорируя искры ярости в моих глазах. – Ну, я так понимаю, в ближайшее время ты найдешь свою красавицу, – друг делает эффектную паузу, прежде чем продолжить. – Там и свадьба не за горами.
Из моей груди вырывается так похожий на отвращение звук.
– Чтобы я еще раз на себе на шею добровольно это ярмо накинул? Шутишь?! – внутри все буквально взрывается. – Никогда, черт возьми! Скорее, ад замерзнет, чем я еще раз женюсь.
Тру задумчиво подбородок, возвращаясь в реальность. Поступил, как кретин! Фамилию не узнал, обидел девочку, еще и резинка порвалась… Черт, все не так!
В груди холодеет от мысли, что девушка солгала. Что, если она и никогда не жила в Анапе? Не местная – это худший из всех возможных сценариев. Но у меня уже не осталось сомнений, что так оно и есть.
Проклятье! Ядовито усмехаюсь. Мужчина становится злым в двух случаях: когда голоден и когда унижен. А я, черт возьми, совсем не голоден. В крови бурлит адским огнем обида. А смысл самого себя обманывать? Эта худышка с серебристыми волосами задела мое мужское эго своим побегом.
Перед глазами, как наяву, появляется худенькое осунувшееся личико и этот режущий по сердцу взгляд огромных, как из японских аниме, глаз. Они так напоминают взгляд потерявшегося ребенка… Прокручивая раз за разом в воспоминаниях мельчайшие детали, в который раз обзываю себя кретином. Злиться куда легче и приятнее, чем сгорать от чувства вины. А что, если она попала в беду? Вместо того чтобы все разузнать,
