забытым среди других бумаг, да еще укатило в Австралию? – словно самому себе сказал он и обвел взглядом слушательниц. – В любом случае, милые и почтенные дамы, история самого письма не отменяет того, что мы с вами узнали доподлинно. Пушкин не сомневался, что Елизавета Алексеевна жива, и его прощальные слова были обращены именно к ней.
– Какая любовь необыкновенная! – мечтательно произнесла Глафира.
– Любовь, достойная великого поэта, Глафира Андреевна!
– А кому же было велено письмо доставить? – вдруг спросила Мотя. – Чего же он, нерадивец, последнюю волю покойного не исполнил, маракуша этакий!
Глафира взглянула на взволнованную Мотю. Уж если начала обзываться, значит, задело за живое.
– Вдруг он вовсе не такой, Мотенька. Может, человек хотел, но не смог. Умер, например.
– Сам не смог, другому бы наказал, – не согласилась упрямая Мотя.
– Так ведь такое не каждому доверишь. То, что Елизавета Алексеевна жива, хранилось в глубокой тайне. Можно было и в тюрьму попасть.
– А с чего мы решили, что это был он, а не она? Конечно, в последние минуты рядом с Александром Сергеевичем находились его друзья, имена которых всем известны. Да, письмо нашлось среди бумаг потомков Николая Лонгинова, секретаря императрицы. Но это вовсе не означает, что поручение должен был выполнить кто-то из этих людей. Мало ли какой путь оно проделало! Лонгинов действительно был с императрицей до последнего вздоха. Но после ее официальной смерти сделал успешную карьеру при Николае Первом – я рассказывал Глафире Андреевне – и закончил свои дни действительным тайным советником. Если бы он придерживался версии, что императрица жива, ему бы никогда не дослужиться до таких высот! Если не сказать хуже!
– И все же мне кажется, Лонгинов все знал, – задумчиво сказала Глафира. – Именно поэтому и не доставил письмо адресату. Не хотел делать тайное явным, ведь если бы стало известно, что письмо дошло, слишком многие оказались бы посвящены.
– Возможно, Глафира Андреевна, возможно. Вы склонны к глубоким умозаключениям, и меня это несказанно радует, ибо в вашем лице я обрел умную помощницу.
– Не перехваливайте, Олег Петрович, ведь то, что именно Лонгинов был изначально выбран курьером, не доказано.
– Более того, – кивнув, подхватил Бартенев, – зная обстоятельства смерти Пушкина, я уверен, что такого поручения и даже просьбы он получить не мог.
– И что это значит? – спросила пытающаяся уловить нить разговора Мотя.
– Лонгинов состоял на службе у царской семьи, поэтому скандальным был сам факт обращения Пушкина к императрице, пусть и скончавшейся. Это ее компрометировало.
– Бог ты мой, да что такого-то? – возмутилась поборница справедливости. – Человек на смертном одре писал, ему Господь уже все простил!
Олег Петрович растерянно побарабанил по столу.
– Да, многое тут неясно. Однако так еще интереснее, и, главное, зацепки есть. Общеизвестно, что
